ничего не видно, совсем ничего.
– Да нет же! – нетерпеливо возразил Андрюша, – это сейчас не видно, а перед этим…
– Так! Стоп! Подожди, – потащил дядя своего племянника дальше от «места происшествия», – так…, вот здесь нормально, – оглянувшись в сторону полностью скрывшегося за чахлыми деревцами здания школы, посадил Андрея на неведомо кем, когда и зачем вкопанную скамейку, – рассказывай.
– В окошке…, там…, – неуверенно начал сам насмерть перепуганный мальчишка.
– Не бойся. Рассказывай.
– Окне, директорском, Лариса Николаевна стояла и вслед нам руки протягивала…, только она, почему-то, не в своём сером платье была, а в какой-то белой рубашке, а сверху жилетка ярко-красная и на голове у неё шапка такая смешная, разноцветная, из цветочков и ленточек…, и плакала она…, так сильно плакала, что всё лицо мокрое.
– Ох ты! Ох, ты! – схватив себя руками за голову заметался туда-сюда перед Андреем его самый ближайший родственник, – да как же так то? «Прорезалось» оно в тебе всё-таки! О, Боже! Ну зачем? Зачем это?!
Присев на корточки перед беззвучно плачущим мальчиком, достал из-за пазухи засаленное портмоне и порылся в нём.
– Такой костюм? То есть, вот так она была одета? – спросил протягивая Андрею вынутую из целлофанового пакета, чёрно-белую фотографию.
– Да, похоже, – согласно кивнул Андрюша рассматривая снимок грустно улыбающейся умопомрачительно красивой девушки, – а кто это? Ой! Так это же…
– Да. Она. В десятом классе. У нас в школе, перед днём конституции, концерт был, ну вроде пятнадцать союзных республик, все девчонки в национальных костюмах, разных, кто чего себе сообразил…, Лара Украиной была, да и она на самом деле, наполовину хохлушка, по матери, мамкин костюм, который у той ещё с тех времён, на себя напялила, – аккуратно заворачивая фото обратно в пакет, – потом, специально ещё, сфотографировалась в нём и мне подарила…, Андрей, – засунув портмоне обратно во внутренний карман и бухнувшись перед мальчиком на колени в хлюпнувшую грязь, – ты об этом никому! Хорошо? Вообще никому, даже бабушкам и доктору к которому мы в район поедем. Только мы с тобой об этом знаем и больше никто. И в будущем если…
– А папе тоже нельзя? – всхлипнул начавший уже сильно скучать по отцу Андрей.
– Папе? – вгляделся в сиренево-мутный закат дядя Вова, – папе тем более не надо…, у Юры сейчас и без этого…
Наслушавшись бабушкиных ворчаний, указаний и напутствий, совершенно без аппетита запихав в себя предрассветный завтрак, Андрей вместе с дядей Вовой поплёлся на автобусную остановку. Дождавшись в сырой и холодной мгле, в толпе хмуро-раздельно стоящих односельчан, угрюмо подкатившего, абсолютно пустого автобуса, загрузились и поехали в райцентр. Андрей уснул сразу же, как только автобус выехал из села. Проснувшись когда при въезде в город, как гуси, загомонили сидящие в салоне пассажиры, почувствовал, что вся его щека мокрая. Приподняв голову и увидав лужицу слюны, которая натекла в широкую ладонь дяди Вовы, виновато посмотрел снизу вверх.
– Ничего-ничего, – улыбнулся мамин брат, – ничего страшного, ты же маленький. Зато выспался.
Погладив его, успокаивая, по голове правой рукой, достал из кармана чистый носовой платок и вытер сначала лицо племянника, а потом свою левую ладонь.
– Чё уставился? – рыкнул на, заинтересованно разглядывающего происходящее, соседа по улице, непутёвого алкаша Ваську, зачем то «намылившегося» в райцентр.
– Да ничё, – испуганно дёрнулся тот всем телом и уткнулся взглядом в окно на неспешно проплывающие за ним двухэтажные деревянные бараки.
Высадив оставшуюся треть пассажиров у районной больницы, автобус устало развернулся и дёргаясь, чихая, «попёрдывая» синим дымом, покатил неведомо куда. Отстояв около часа в очереди в регистратуру, пройдя по битком набитым коридорам пятиэтажного здания поликлиники, зашли в абсолютно пустой «предбанник» нужного им кабинета.
– Вы на приём? – выглянула минут через пять из кабинета совсем молоденькая медсестра, – а чего сидите? Никого же больше в очереди кроме вас, надо было постучаться и спросить.
– А мы никуда не торопимся, – хмуро буркнул в ответ дядя Вова поднимаясь со стула.
– Ооо! Здравствуйте, здравствуйте! – «долгожданно-обрадованно» поприветствовал их сидящий за столом «айболит», весь какой-то кругленький, круглые очки и бородка на кругленьком розовом лице, кругленькая голова на пухлом кругленьком теле, – давненько! Давненько не виделись!
– Ага. Давно, – глядя в пол согласился дядя Вова, без приглашения проходя и усаживаясь напротив доктора, – вообще бы не пришёл больше сюда, да вот, – положил на стол и подтолкнул к продолжающему широко улыбаться «айболиту» бумаги, – Борис Абрамович, пожалейте хоть Вы нас…, пожалуйста, – обнял и посадил к себе на колени, испуганно прижимающегося к нему Андрюшу.
Посерьёзневший психиатр, поёрзав по круглому, «картошкой», носу кругленькими очёчками, притянув к себе, зарылся в медицинских и административных документах.
– Ну, что я могу тебе сказать, Володя, – выговаривал «айболит» дяде Вове, как нашкодившему пацану, уже после того, как тот просидел около часа в «предбаннике», ожидая когда закончится беседа «матёрого» психиатра с Андрюшей, – во-первых, выговор тебе за то, что сразу же не привёз его ко мне, и за то, что у меня сам давно не был; во-вторых, хочешь обижайся, хочешь не обижайся, а на учёт я его поставлю. И не бузи! – мягко и властно осадил вскинувшегося было дядю, – сам знаешь, что со мной лучше не спорить. А на учёт я Андрюшу поставлю потому, что он хоть мал ещё совсем, а так хорошо «спрятался», что сколько я ему «ау-ау», не «кричал», никакого «ответа». Парень похитрее и поумнее тебя и есть, и будет. Хотя у меня и тени сомнения нет в том, что ты стопроцентно знаешь, где он «в засаде засел», но ты об этом мне ни за что не скажешь. Так что, «дорогие родственнички», будете вы у меня, оба, под наблюдением. Чтобы, не дай бог и от греха подальше.
– Эх, ты! – звучно шлёпнул себя по лбу дядя Вова, когда они протащившись около часа по раздолбанным тротуарам райцентра, вошли наконец в почти пустой зал ожидания, – это как же это так то? Всё начисто забыл, всё что мамки наказали купить – всё забыл. Придётся назад возвращаться, – посмотрев сверху вниз на кислую гримасу племянника, – а что делать, Андрюха? Куда деваться? Они же меня с г…, ну короче, много чего скажут. И оставить тебя здесь не с кем, рано ещё, до автобуса долго, так что никого наших…, – всмотревшись в дальний угол зала, где в открытом газетно-книжном киоске дремала толстенная бабища, обрадовано воскликнул, – ну, Слава Богу! —и потащил Андрея туда.
– Привет, Трофимыч! – склонившись в полупоклоне перед чуть приподнявшимся с сиденья старичком, почтительно и осторожно пожал обеими ручищами протянутую ему дрожащую, иссушенную старостью ладонь, – когда приехал? Только что? Ты
