неуютно чувствую. Помню, в Гаграх, пока доберёшься до воды… Лучше и не вспоминать – одно мучение!
После купания расположились в шезлонгах. Ляля, как всегда, очаровательна, солнышко пригревает… Ну что ещё нужно человеку, уставшему от мирской суеты? Но не успел я вдоволь насладиться ощущением свободы, как в отдалении послышались чьи-то голоса. Открыл глаза, уже когда Ляля лобызалась со своими подругами. Было на что посмотреть – три грации в красочных купальниках, одна симпатичнее другой. Впрочем, одногодками их не назовёшь, хотя по части внешности не к чему придраться. И всё же, что связывает семнадцатилетнюю девицу с двумя милыми дамами, одной из которых на вид уже под тридцать, а другой и того больше? Возможно, связывает то, что обе подруги Ляли незамужние, если судить по отсутствию обручальных колец.
Всё объяснилось очень просто – Анна и Елизавета уже имели репутацию кинодив, а Ляля намерена была повторить их успех в самом скором времени. Видимо, на том и сошлись, что немудрено, если усадьба, где обитали кинодивы, находится недалеко от дома Ляли и Карины. Так я подумал, но оказалось, что всё несколько иначе – очаровательные леди гостили здесь у какого-то кинопродюсера. И то правда, купить дом на Рублёвке – это им ещё не по карману, даже если вскладчину.
Ляля с Анной решили искупаться, а Лиз предпочла остаться в моём обществе – чем-то я её заинтересовал. Надо признать, было в Лиз что-то такое, что и во мне вызывало интерес, прежде всего как писателя.
– Ляля говорила, что вы уже много лет живёте за границей. Ну и как вам нравится то, что тут происходит.
Интересно, когда Ляля рассказала обо мне? Вероятно, ещё вчера успели потрепаться, обсудить появление новой персоны в их элитном обществе. Однако не хотелось бы начать наше знакомство с обсуждения, что называется, политических реалий. Тут ведь можно невзначай не угодить, высказав не вполне приемлемые для неё идеи, и тогда наверняка замкнётся в себе – слова из неё не вытянешь, если почует чужака. Да и спорить с дамой ни к чему, толку-то… Поэтому я отвечал уклончиво:
– Честно говоря, ещё не успел разобраться, что тут, как и почему.
– Неужели даже прессу не читаете?
– Да я журналистам не очень доверяю.
– Вот это верно! На нашем телевидении такой оголтелый агитпроп, что уши вянут. Разве что в интернете пишут правду. Надо только знать, каким блогерам можно верить, а кто пляшет под кремлёвскую дудку.
– Наверно, и у вас есть свой сайт?
– Да нет, иначе коршунами налетят защитнички режима. А ведь мне есть, что рассказать.
– Принимали участие в протестных акциях?
– Конечно! Знаете, как всё начиналось? – Лиз закрыла глаза и словно бы вернулась в то время, когда была несказанно счастлива: – С Лёней мы познакомились в клубе, где проходил перформанс какого-то художника-авангардиста. Помню, голый, с факелом, привязанным к члену, он бегал по сцене, время от времени останавливался и бил в колокола. Чем-то это напоминало тот колокольный звон, которым на Руси созывали народ, извещая о нашествии татар или о стихийном бедствии.
Я хотел спросить: чем же он бил в колокола? Но так и не решился. В конце концов, важен результат, а средство его достижения найдётся… Лиз, между тем, продолжала свой рассказ:
– А потом всё было замечательно, романтично, волшебно, изумительно! Ночёвки на конспиративных квартирах, бесконечные споры о том, что нужно предпринять, чтобы как-то ущучить эту власть. Впрочем, к серьёзным акциям меня не допускали, но я выходила вместе с Лёней на «Марши несогласных». Представляете, я в чёрной шинели, в солдатских башмаках, голова обрита наголо, а за мной – толпа! Идут с транспарантами, с развернутыми флагами. Именно тогда я поняла, почему люди выходят на демонстрации, почему устраивают все эти перформансы. Это же адреналин, это драйв! Это такое, что выразить словами невозможно!
– Да, впечатляет! Мне такое чувство тоже знакомо. В августе 91-го стоял у Белого дома, тогда казалось, что делаю историю… Увы, так и не сбылось. Нас обманули!
– Ах, как вы правы! – вскричала Лиз, почувствовав во мне соратника.
От избытка чувств она уже готова была броситься мне на шею, но тут подошли две другие грации, две Наяды, и задушевный разговор пришлось прервать. Что ж, видимо, придётся ограничиться обсуждением любовных неудач и перспектив замужества…
– Я тут предложил Лиз подыскать ей достойного супруга. Да при таких внешних данных, при таком обаянии вполне можно охмурить любого олигарха.
– Господи, какой олигарх вытерпит такую? Бабу сумасшедшую, – рассмеялась Лиз. – Давайте лучше Аннушке мужа подберём.
– Нет уж! Все мужики жуткие ревнивцы! – уверенно заявила Анна, сопроводив эти слова очаровательной улыбкой.
– Сама виновата! Не надо было сниматься в постельных сценах.
– А я на роль монахини не претендую. Да и замуж не хочу!
– Жаль, такая красота пропадает. А уж как талантлива! – не унималась Лиз. – Послушай, Влад! Устрой-ка Аннушке ангажемент за океаном, в Штатах. Ляля говорила, у тебя есть там связи.
Ну вот, началось! Теперь уж не отстанут. Хорошо хоть Ляля на роль кинозвезды пока не претендует. Что ж, придётся отказать, но так, чтобы не обиделись.
– Нет, Лиз, это пустой номер. А потому что в Голливуде Аннушку сожрут! Знали бы вы тамошние нравы.
– Да я сама кого угодно… – усмехнулась Анна, и уже более серьёзно: – У нас, кстати, то же самое. Пробиться, не имея покровителя, очень трудно.
– Но вам-то удалось.
– Мне повезло, да и то не сразу. Юным актрисам, как правило, приходится играть какую-то ерунду, ну а серьёзные, драматические роли предлагают только после сорока. Это если раньше времени не состаришься и не потеряешь интерес к кино.
Её слова заставили меня задуматься. Слежу за тем, как меняется выражение её лица, интонация во время разговора, как внимательно смотрит на собеседника, словно бы пытается понять, что там у него внутри, нет ли какой-то червоточины в душе… Жаль, если останется звездой местного масштаба! И ещё глаза, таящие в себе загадку, словно бы переполненные незнакомым чувством. И губы, чуть приоткрытые губы…
Беззвучно шелестящий шёпот губ, покорно замирающих и лёгкой дрожью вновь пускающихся в безумный разговор. В изысканности их изгибов – сомнения и стыд, мольба и ненасытность, отзвуки и боль… Впрочем, это уже было, однако не грех и повторить полузабытые слова, если они сами возникают из глубин памяти, словно бы подчиняясь какому-то приказу… Нет, такой бриллиант не должен пропасть, затерявшись среди искусных подделок из обыкновенного стекла! Хотел было сказать, что нуждается в оправе, но это совсем не обязательно…
– Я вот о
