Широкими
шагами царь подошел к ней, наклонился, ухватил за перепачканные кровью
волосы, поднял и крепко поцеловал в мертвые губы! Потом он показал
голову всем собравшимся, застывшим от ужаса, и прочел толковую лекцию
по анатомии, в которой был большим любителем и знатоком. По
свидетельствам очевидцев, после этого Его Величество небрежно бросил
голову в грязь, размашисто перекрестился и ушел, глухо бросив через
плечо: – В кунсткамеру! Еще два века спустя в кунсткамере Академии наук,
как образец для медицинских исследований, хранилась отрубленная голова
фрейлины Марии Гамильтон. Где покоилось ее тело, неизвестно…»
Яблоко от яблони далеко не падает – как ведут себя поводыри нации, так
им подражают и копируют, иногда даже обезьянничают поводыри рангом
поменьше, «господа и полугоспода», та прослойка общества, которую со
временем окрестят несколько патетически-велеречиво «элитой нации». Рыба
гниет с головы, но рыбой управляет та самая голова. В какой атмосфере живет
и дышит элита, какие нравственные основы, какой моральный дух исповедует,
в такой атмосфере жить и дышать всему народу. Эту духовную ауру без тени
лукавства, независимо от чьей-либо мысли фотографически честно передал
русский писатель Дмитрий Мережковский в романе «Христос и Антихрист». Так
технологически создавалась атмосфера элиты, таковы истоки разрушения
всего народа…
«Садились, как попало, без соблюдения чинов, простые
корабельщики рядом с первыми сановниками. На одном конце стола
восседал шутовской князь-папа, окруженный кардиналами. Он возгласил
торжественно:
– Мир и благословение всей честной кумпании! Во имя Отца Бахуса,
и Сына Ивашки Хмельницкого, и Духа Виновного причащайтесь!
Пьянство Бахусово да будет с вами!
– Аминь! – ответил царь, исполнявший при папе должность
протодьякона. Все по очереди подходили к его святейшеству, кланялись
ему в ноги, целовали руку, принимали и выпивали большую ложку
перцовки: это чистый спирт, настоянный на красном индийском перце.
Кажется, чтобы вынудить у злодеев признание, достаточно пригрозить
им этой ужасной перцовкой. А здесь ее должны пить все, даже дамы.
Пили за здравие всех членов царской семьи, кроме царевича с
супругою, хотя они тут же присутствовали. Каждый тост сопровождался
пушечным залпом. Палили так, что стекла на одном окне разбились.
40
Пьянели тем скорее, что в вино тайком подливали водку. В низких
каютах, набитых народом, стало душно. Скидывали камзолы, срывали
друг с друга парики насильно. Одни обнимались и целовались, другие
ссорились, в особенности первые министры и сенаторы, которые
уличали друг друга во взятках, плутовствах и мошенничествах.
– Ты имеешь метреску, которая тебя вдвое коштует* против
жалованья! – кричал один. Коштует – стоит (от нем. kosten – стоить).
– А рыжечки меленькие в сулеечке забыл? – возражал другой.
Рыжечки были червонцы, преподнесенные ловким просителем в
бочонке, под видом соленых грибов.
– А с пенькового постава в Адмиралтейство сколько хапнул?
– Эх, братцы, что друг друга корить? Всякая живая душа калачика
хочет. Грешный честен, грешный плут, яко все грехом живут!
– Взятки не что иное, как акциденция (вот лат. accidentia – случай).
– Ничего не брать с просителей есть дело сверхъестественное.
Однако по закону. .
– Что закон? Дышло. Куда хочешь, туда и воротишь.
Царь слушал внимательно. Таков у него обычай: когда уже все
пьяно, ставится двойная стража у двери с приказом не выпускать никого;
в то же время царь, который сам, сколько бы ни пил, никогда не пьянел,
нарочно ссорит и дразнит своих приближенных; из пьяных перебранок
часто узнает то, чего никогда иначе не узнал бы. По пословице: когда
воры бранятся, крестьянин получает краденый товар. Пир становится
розыском.
Светлейший князь Меншиков поругался с вице-канцлером
Шафировым. Князь назвал его жидом.
– Я жид, а ты пирожник – «пироги подовые»! – возразил Шафиров. -
Отец твой лаптем щи хлебал. Из-под бочки тебя тащили. Недорогой ты
князь – взят из грязи да посажен в князи!..
– Ах ты, жид пархатый! Я тебя на ноготок да щелкну, только
мокренько будет. .
Долго ругались. Русские вообще большие мастера на ругань.
Кажется, такого сквернословия, как здесь, нигде не услышишь. Им
заражен воздух. В одном из ругательств, и самом позорном, которое,
однако, употребляют все от мала до велика, слово мать соединяется с
гнуснейшими словами. Оно так и называется матерным словом. И этот
народ считает себя христианнейшим!
Истощив ругательства, вельможи стали плевать друг другу в лицо.
Все стояли кругом, смотрели и смеялись. Здесь подобные схватки -
обычное дело и кончаются без всяких последствий.
Князь Яков Долгоруков подрался с князем-кесарем Ромодановским.
Эти два почтенные, убеленные сединами, старца, ругаясь тоже по-
матерному, вцепились друг другу в волосы, начали душить и бить друг
друга кулаками. Когда стали разнимать их, они выхватили шпаги.
41
– Ei, dat ist nitt parmittet! – крикнул по-голландски царь, подходя и
становясь между ними. Протодьякон Петр Михайлов имеет от папы указ:
«во время шумства унимать словесно и ручно».
– Сатисфакции требую! – вопил князь Яков. – Учинен мне великий
афронт. .
– Камрат, – возразил царь, – на князя-кесаря где сыскать управы,
кроме Бога? Я ведь и сам человек подневольный, у его величества в
команде состою. Да и какой афронт? Ныне вся кумпания от Бахуса не
оскорблена. Аuffen – rauffen, напьемся – подеремся, проспимся -
помиримся.
Врагов заставили выпить штраф перцовкою, и скоро они вместе
свалились под стол.
Шуты галдели, гоготали, блевали, плевали в лицо не только друг
другу, но и порядочным людям. Особый хор, так называемая весна,
изображал пение птиц в лесу, от соловья до малиновки, разными
свистами, такими громкими, что звук отражался от стены оглушающим
эхом. Раздавалась дикая плясовая песня с почти бессмысленными
словами, напоминавшими вопли на шабаше ведьм.
Ой, жги, ой, жги,
Шинь-пень, шиваргань
Бей трепака,
Не жалей каблука!
В нашем дамском отделении пьяная старая баба-шутиха, князь-
игуменья Ржевская, настоящая ведьма, тоже пустилась в пляс, задрав
подол и напевая хриплым с перепоя голосом: «Заиграй, моя дубинка,
Заваляй, моя волынка! Свекор с печки свалился, За бревно завалился.
Кабы знала, возвестила, Я повыше б подмостила, Я повыше б
подмостила, Свекру голову сломила».
Глядя на нее, царица, со сбившейся набок прическою, вся потная,
красная, пьяная, прихлопывала, притоптывала: «Ой, жги! Ой, жги!» и
хохотала, как безумная. В начале попойки приставала она к ее
высочеству, убеждая пить довольно странными пословицами, которых на
этот счет у русских множество: «Чарка на чарку – не палка на палку. Без
поливки и капуста сохнет. И курица пьет». Но, видя, что кронпринцессе
почти дурно, сжалилась, оставила ее в покое и даже потихоньку сама
подливала
