о решении самых неотложных задач. Независимые также отнюдь не делали ставку на конфронтацию с буржуазными статс-секретарями, которые весьма слабо контролировались «заместителями» из обеих социал-демократических партий и могли ощущать себя настоящими руководителями ведомств. Например, статс-секретарь министерства иностранных дел Вильгельм Генрих Зольф знакомил с документами прикомандированного к нему Карла Каутского только в тех случаях, когда сам считал это целесообразным. Важные решения принимались им помимо Каутского и без участия Гаазе, формально ответственного в Совете народных уполномоченных за внешнюю политику. Так, например, они ничего не знали о тайном обращении Зольфа к странам Антанты 13 ноября, в котором тот просил страны-победительницы сделать ясное и определенное заявление о том, что в случае если верх одержат дезорганизующие радикальные силы, то они не остановятся перед военным вторжением в Германию{38}.
Во главе имперского ведомства внутренних дел народные уполномоченные поставили 1 ноября леволиберального берлинского правоведа, статс-секретаря Гуго Пройсса, одновременно получившего задание составить проект имперской конституции. Тем самым с самого начала было ясно, что конституция эта будет лишена специфического социал-демократического отпечатка. В важнейшем вопросе об экономической демобилизации обе социал-демократические партии также отказались от выдвижения на ведущую роль человека из собственных рядов: статс-секретарем соответствующего нового министерства стал, как было решено еще кабинетом принца Макса, профессиональный военный, подполковник Йозеф Кёт. Обе социал-демократические партии выставили из своих рядов всего по одному статс-секретарю: «правый» социал-демократ большинства Август Мюллер занял пост главы экономического ведомства, а умеренный независимый Эммануэль Вурм — ведомства продовольствия.
Среди социал-демократов обоих направлений не было достаточного количества компетентных лиц, готовых в 1918 г. занять все командные высоты в государстве и экономике, хотя бы уже потому, что в течение последних десятилетий они не имели возможности занимать какие бы то ни было публичные посты. Следовательно, народные уполномоченные были вынуждены обращаться за помощью к «буржуазным» экспертам. В том случае, когда эти эксперты приветствовали демократические реформы или были убежденными сторонниками парламентской системы, совместная работа с ними, как правило, не вызывала проблем. Сложнее складывались отношения с чиновниками высокого ранга, приверженными мировоззрению старой системы. Таким был статс-секретарь министерства иностранных дел Зольф. 13 декабря он подал свое заявление об отставке, за четыре дня до этого став причиной скандала, отказавшись пожать руку народному уполномоченному Гаазе, поскольку тот, по словам бывшего советского полпреда Иоффе, знал о финансовой помощи НСДПГ из России. На эти средства якобы финансировалась немецкая революция{39}.
Однако подобного рода отставки были все же исключением. Чиновники, прокуроры и судьи оставались на своих постах даже в тех случаях, когда была широко известна их приверженность старому режиму и враждебность по отношению к демократическому строю. Королевские ландраты[3] продолжали занимать свои посты в Пруссии, как будто бы не было 9 ноября 1918 г. Если местные советы рабочих выражали недовольство нелояльным поведением ландратов, то их жалобы, как правило, отклонялись или просто игнорировались министром внутренних дел, социал-демократом большинства Вольфгангом Гейне. Даже в тех случаях, когда консервативные ландраты сами просили об отставке, Гейне настоятельно рекомендовал им оставаться на посту в интересах поддержания порядка. Прошло еще целых восемь месяцев после ноябрьской революции, прежде чем старые органы самоуправления, сформированные на основе трехклассного избирательного права, были заменены новыми.
Для сохранения определенной преемственности в области гражданского управления были серьезные причины. Германия погрузилась бы в хаос, если бы революционные правительства уволили со всех постов значительное количество чиновников, судей и прокуроров. Поскольку обе рабочие партии не располагали необходимым персоналом для замещения освободившихся мест, новым властям не оставалось ничего другого, как настоятельно потребовать от прежних должностных лиц продолжать исполнять свои обязанности. Однако новые власти совсем не были заинтересованы в том, чтобы на ключевых постах оставались радикальные монархисты. Несколько показательных отставок оказали бы предупреждающее воздействие на чиновников, не спешивших с признанием республики. Впрочем, не только новая власть зависела от старой бюрократии. Однако верно было и обратное: лишение должности влекло за собой для чиновника неприятные социальные последствия. В результате вполне возможно было осуществить ограниченную демократизацию государственной службы осенью 1918 г. Но она не состоялась, поскольку правящие социал-демократы'не посчитали ее первоочередной задачей{40}.
То же самое можно сказать и об отношениях социал-демократов с вооруженными силами. Уже в первую неделю своей деятельности Берлинский исполнительный совет начал разрабатывать планы создания добровольного народного ополчения. 16 ноября их обсуждали в Совете народных уполномоченных, однако конкретных решений принято не было. Лишь 6 декабря правительство приняло предложенный тремя днями ранее проект Эберта о создании добровольного народного ополчения. Оно поначалу должны было состоять из 11 000 человек, в основу его организации был положен принцип выборности командиров. Однако вместо того, чтобы самим озаботиться проведением этого закона в жизнь, народные уполномоченные подключили к этому прусское военное министерство, которое со своей стороны привлекло ОХЛ. Результат усилий этих двух ведомств едва ли мог кого-то удивить: закон остался существовать исключительно на бумаге.
Халатность народных уполномоченных стала лишь одной из причин того, что в Германии, в противоположность Австрии, не было создано лояльных республиканских военных формирований. Однако была и другая причина. В отличие от Австрии рабочее движение в Германии было политически расколото. Противостояние между социал-демократами большинства и независимыми оказывало негативное воздействие на любые планы по созданию народного ополчения. Совершенно невозможно было предсказать, выступят ли добровольческие войска, сформированные из сторонников обеих социал-демократических партий, сплоченными рядами, если речь зайдет о сопротивлении путчистской акции крайне левых. 10 ноября «Форвартс» призвала рабочих не дать втянуть себя в «особую борьбу». Вооруженное столкновение со сторонниками «революционных старост» или «спартаковцами» вылилось бы в братоубийственную войну, и уже поэтому не стоило переценивать готовность социал-демократов к подобному противостоянию. Кроме того, нужно учитывать и общий антимилитаристский настрой рабочего класса: после четырех лет войны не многие были склонны к тому, чтобы даже на время вновь стать солдатом.
Однако что бы там не препятствовало созданию народного ополчения, невозможно объяснить военно-политические решения народных уполномоченных только лишь желаниями или антипатией рабочих. 11 ноября революционное правительство выполнило просьбу Грёнера и отправило ОХЛ телеграмму, в которой потребовало «отдать приказ по действующей армии о том, что военная дисциплина, спокойствие и строгий порядок должны соблюдаться в войсках при любых обстоятельствах, что приказы командования должны безоговорочно выполняться до самого увольнения, и что само увольнение военнослужащих из армии может произойти только по приказу военного начальства». Командиры должны были сохранить оружие и знаки отличия. Там, где были созданы солдатские советы или советы уполномоченных, они должны были «безоговорочно» поддерживать офицеров при наведении дисциплины и порядка. В более подробной
