Агент Сэртэ покинул дом господина Гарденина в приподнятом состоянии духа. Несколько месяцев он находился под покровительством этого человека, который вначале показался ему ненадежным и легкомысленным. Но выбирать не приходилось: после того как бесславно завершилась его служба у Пановского, господина в высшей степени деятельного и организованного, агент Сэртэ долго оставался не у дел. Сам господин Пановский бесследно исчез, здание под вывеской польского торгового представительства взорвали неизвестные злоумышленники. Чем мог заняться оставшийся без работы человек, который ничего не умел делать, кроме как следить, вынюхивать, догонять?
Агента Сэртэ заметил и пригрел господин Гарденин, оценивший его профессиональные способности и поручивший ему ответственное дело. Операцию продумали до мелочей. И надо же случиться такому несчастью, что на первом же ее этапе произошел сбой, что на пути посланца князя Салтыкова встретился доктор Коровкин, пропади он пропадом! Но всего предусмотреть невозможно! Самое главное, чтобы не случилось ничего непоправимого, а впрочем, найти выход можно из любой ситуации.
Возвращаясь в двуколке из Сестрорецка, агент Сэртэ еще не знал, что предпримет, и, вдыхая теплый морской ветерок, больше размышлял о Брунгильде. Он вспоминал чудесный святочный день, свою службу в доме князя Ордынского. Закрыв глаза, он представил себе все, что произошло тогда с ним: остановившийся у ворот экипаж, клетку с белым попугаем, потрясающей красоты девушку, которая пленила его воображение и не сочла ниже своего достоинства ласково с ним побеседовать. Неужели он вновь окажется рядом с ней?
Остановив извозчика неподалеку от станции, Сэртэ решил пройтись неподалеку от муромцевской дачи. Уяснить диспозицию и прикинуть, что можно предпринять.
Дачный участок профессора Муромцева со всех сторон окружал яркий желтый забор, отделяющий его от других участков и от проселочной дороги – Прямой улицы, как ее гордо именовали в поселке. Через владения соседей, конечно, имелась возможность тайно пробраться к нужному дому, да что толку – в сам-то дом не войдешь, а Псалтырь вряд ли валяется под открытым небом – на скамейке или в беседке.
Надвинув шляпу на глаза и изображая глубокую задумчивость, Сэртэ рискнул наконец пройтись по дороге, на которую выходила калитка муромцевской дачи. Ни единого взгляда он не кинул в сторону дома, но сумел опытным глазом – боковым зрением – уловить, что на даче полно народу, все заняты какими-то хлопотами, но ни музыки, ни веселых голосов не слышно.
Агент Сэртэ замедлил шаг, когда заметил движущуюся ему навстречу бабу в темном платке, она несла в руках большую глиняную кринку. Молочница, наверное, подумал агент Сэртэ, дачники любят поправлять здоровье парным молочком. Неужели она направляется к муромцевской даче?
Сэртэ остановился и сделал вид, что у него развязался шнурок на ботинке. Он присел и стал с ним возиться, поглядывая время от времени из-под шляпы на толстые лодыжки приближающейся бабы. Она действительно остановилась у калитки и позвала хозяев.
Дождавшись, когда к молочнице подойдет профессорская жена и примет кринку из рук чухонки, Сэртэ медленно поднялся и пошел вперед, стараясь у ловить, о чем говорят женщины, благо на него не обращали ни малейшего внимания.
– Сегодня припозднилась с молочком-то, – сокрушалась чухонка, – простите, барыня. Но все в поселке говорят, что здесь у вас несчастье произошло.
– Да, Марта, неприятный случай, мы все рас– – Я понимаю, барыня, не глупая. И вы, наверное, страху натерпелись – не для бабьих глаз Дракой ужас... Правда, что кто-то застрелился?
– Правда, Марта, но я сама, по счастью, ничего не видела.
– Да кто ж это мог быть? Говорят местные, что офицер какой-то.
– Да, морской офицер. Больше ничего не знаю. Полиция приезжала, разберется. Мы завтра весь день дома будем, никого не принимаем.
Дальнейшее агент Сэртэ уже не слышал. Он удалялся от калитки муромцевской дачи, и женщины, конечно же, не догадывались, какой страшный моральный удар нанесли они своими короткими репликами «случайному» прохожему.
Значит, возле муромцевской дачи застрелился морской офицер? Значит, приезжала полиция? Неужели князь Салтыков? Тогда завтра у полицейских ищеек могут возникнуть подозрения – если не возникли уже. А что, если князь – слабый человечишко, слабый, ненадежный – сообщил в предсмертной записке то, что приведет к большим неприятностям? Впрочем, еще не известно, оставил ли самоубийца записку – профессорская жена ничего о ней не говорила.
В любом случае из завтрашних газет станет ясно, грозит ли что-нибудь той операции, в которой они использовали князя Салтыкова. Следовало вернуться в Сестрорецк и сообщить Гарденину о новых проблемах.
Агент был взволнован. Но он знал, что, несмотря на печальные новости, он придумает, как попасть на дачу профессора Муромцева, – и не позже, чем завтра утром, драгоценная Псалтырь, предназначенная для невесты князя Салтыкова, окажется в руках Сэртэ!
Глава 6
Хотя дачники обрекли себя на временное заточение добровольно, все же каждый из них едва ли не с самого раннего утра ощущал невыносимую скуку. Нет, они, конечно, нашли себе занятия по душе, но сама мысль о том, что выход за пределы дачного участка невозможен, привносила в их занятия постылый дух принудительности.
Доктор Коровкин снова проспал первый завтрак. А проснувшись, не пожелал сразу же вставать с постели. Он протянул руку к столику, на котором лежали пять выпусков журнала «Русское богатство» – он специально захватил их с собой из города, намереваясь вдали от суеты прочитать наконец вересаевские «Записки врача» Многие его коллеги до глубины души возмущались записками, считая их автора бездарным врачом: он открыл всем профессиональные тайны, не задумываясь, что вызовет своими откровениями недоверие к медицине в целом и к врачебному сословию в частности. Доктор же пока еще не имел своего представления о спорном произведении. Теперь он, лежа в постели, открыл первый номер журнала.
Профессор Муромцев уединился в небольшом ланчике с высоким маленьким окошком – там он оборудовал хранилище препаратов, необходимых для ведения опытов над растениями, и держал журналы, в которые вносил записи о ходе экспериментов.
Елизавета Викентьевна вместе с Полиной Тихоновной сидели на веранде, перебирая клубнику и обсуждая возможные способы приготовления варенья. Елизавета Викентьевна рассказывала об увлечении старинного друга семьи Муромцевых профессора Менделеева кулинарным искусством: даже в знаменитом словаре Брокгауза и Эфрона среди многих, заказанных ему статей, посвященных химии и технике, есть и такие, как «Вареники», «Варенье», «Компот».
– Дмитрий Иванович считает, что варенье закисает, когда при варке недостаточно снимают пену или если в ягодах и фруктах остались непроваренные места, куда сахар не попал. У него есть чудный рецепт сухого варенья, может, и нам стоит попробовать его, – улыбнулась Елизавета Викентьевна, продолжая быстро и аккуратно отрывать от красивой сочной клубники зеленые плодоножки. – Фрукты надо вынуть из варенья и дать стечь с них сиропу, а потом сушить. А если еще и обсыпать кристаллизованным сахаром, то получатся обсахаренные фрукты. Из клубники сухого варенья, пожалуй, не выйдет. Она слишком нежная, – огорченно закончила Елизавета Викентьевна.
