– Это будет не слишком интересно.
– А вы попытайтесь.
Саммер пожала плечами и начала с самого начала. Она родилась неподалеку от Бирмингема, штат Алабама, в середине шестидесятых. Саммер не сказала ничего плохого о том времени, но у меня сложилось впечатление, что уже тогда она знала, что для детей есть места и получше, чем бедная черная Алабама. У нее были братья и сестры. Она всегда была маленькой, но ловкой, у нее обнаружился талант к гимнастике и танцам, и в школе на нее обратили внимание. Училась она тоже хорошо, заработала целую кучу незначительных стипендий и перебралась в Джорджию, где поступила в колледж, затем на курсы подготовки офицеров резерва. К этому времени стипендии иссякли, но тут появились военные с предложением оплатить ее обучение в обмен на пять лет службы по окончании. Прошла ровно половина этого срока. Саммер с отличием закончила школу военной полиции. Мне показалось, что она довольна. Минуло сорок лет с тех пор, как армия подверглась интеграции, и Саммер обнаружила, что это чуть ли не единственное место в Америке, где никого не волнует цвет твоей кожи. Но с другой стороны, ее немного беспокоило собственное продвижение по службе. У меня сложилось впечатление, что ее заявление о переходе в 110-й отдел – это своего рода вызов судьбе. Если ее переведут, значит, она останется в армии до конца жизни, как я. Если же нет – уволится, когда пять лет закончатся.
– А теперь вы расскажите о своей жизни, – сказала она.
– Я? – переспросил я.
Моя жизнь во всех смыслах отличалась от ее жизни. Цвет кожи, пол, география, семейные обстоятельства.
– Я родился в Берлине. В те времена из больницы выписывали через семь дней, так что я начал служить в армии, когда мне исполнилась неделя. Я рос на самых разных базах, кажется, побывал на всех, какие у нас только есть. Затем отправился в Уэст-Пойнт. Я продолжаю оставаться военным. И буду им всегда. В общем, это все.
– У вас есть семья?
Я вспомнил записку сержанта: «Звонил ваш брат. Сообщения не оставил».
– Мать и брат, – ответил я.
– Были когда-нибудь женаты?
– Нет. А вы были замужем?
– Нет, – ответила она. – Встречаетесь с кем-нибудь?
– Сейчас нет.
– Я тоже.
Мы проехали милю, потом еще одну.
– Вы можете представить себе жизнь за пределами армии?
– А такая жизнь существует?
– Я там выросла. Возможно, вернусь обратно.
– Вы, гражданские, не перестаете меня удивлять, – заметил я.
Саммер припарковалась перед номером Крамера – вероятно, исключительно для того, чтобы эксперимент был достоверным, – через пять часов с небольшим после того, как мы выехали из госпиталя Уолтера Рида. Мне показалось, что она осталась довольна своим результатом. Она выключила двигатель и улыбнулась.
– Я пойду в бар, – сказал я. – А вы поговорите с парнишкой в мотеле. Прикиньтесь хорошим полицейским. Но сообщите ему, что плохой полицейский скоро придет.
Мы вышли в темноту и холод. Снова спустился туман, подсвеченный уличными фонарями. Все тело у меня затекло, а еще хотелось глубоко вдохнуть свежего воздуха. Я потянулся и зевнул, поправил куртку и посмотрел на Саммер, которая прошла мимо автомата по продаже кока-колы. В неоновом свете ее кожа казалась красной. Я перешел на другую сторону дороги и направился к бару.
Как и вчера ночью, парковка была забита машинами. Легковые автомобили и грузовики окружали здание со всех сторон. Вентиляторы снова работали на полную мощность. Я видел дым и чувствовал запах пива в воздухе. И слышал грохот музыки. Неоновые огни слепили глаза.
Я открыл дверь, и в меня ударила волна шума. Сегодня здесь снова собралось столько народу, что яблоку негде было упасть. Светили те же прожектора. Но на сцене танцевала другая голая девушка. Тот же парень с грудью, похожей на нефтяную бочку, пристроился в тени за конторкой. Я не видел его лица, но знал, что он смотрит на мою форму. Там, где на лацканах куртки Крамера имелись скрещенные кавалерийские сабли и идущий в наступление танк, у меня были скрещенные кремневые пистолеты, сверкающие золотом, – знак военной полиции. Не самый популярный в таком месте.
– Плата за вход, – сказал тип за конторкой.
Я едва его расслышал, так громко вопила музыка.
– Сколько? – спросил я.
– Сто долларов, – ответил он.
– Не думаю.
– Ладно, двести.
– Очень смешно, – откликнулся я.
– Мне не нравится, когда сюда заходят копы.
– Не понимаю почему, – удивился я.
– Посмотри на меня.
Я посмотрел и ничего особенно интересного не увидел. Луч прожектора высветил большой живот, широкую грудь и толстые предплечья, покрытые татуировками. Руки по форме и размеру напоминали замороженных цыплят, почти на всех пальцах красовались массивные серебряные кольца. Однако плечи и лицо громилы оставались в тени. Словно он наполовину прятался за занавеской. Я разговаривал с человеком, которого не мог разглядеть.
– Тебе здесь не рады, – заявил он.
– Я это переживу. Я не отличаюсь излишней чувствительностью.
– Ты меня не слышал? Это мое заведение, и тебе здесь не место.
– Я быстро.
– Уходи.
– Нет.
– Взгляни на меня.
Он наклонился вперед, чтобы на него падал свет. Луч прожектора поднялся по его груди, высветил шею и лицо. Оно оказалось совершенно невероятным. Этот человек с самого начала был уродливым, а со временем стало еще хуже. Все его лицо было исполосовано прямыми шрамами от бритвы, они покрывали его плотной сеткой, глубокие, белые и старые. Нос когда-то был сломан, его не слишком аккуратно вправили, потом снова сломали и снова плохо вправили, и так несколько раз. Два маленьких глаза уставились на меня из-под бровей. Я решил, что ему около сорока, пять футов десять дюймов, примерно триста фунтов. Он выглядел, как гладиатор, проживший двадцать лет в катакомбах.
Я улыбнулся.
– Ты рассчитываешь, что твое лицо произведет на меня впечатление? С драматическими световыми эффектами и все такое?
– Оно должно тебе кое-что рассказать.
– Оно говорит мне, что ты часто проигрывал в драках. Хочешь потерпеть еще одно поражение – я не возражаю.
Он промолчал.
– Или я могу сделать так, что тем, кто служит в Бэрде, будет запрещено сюда ходить. Не сомневаюсь, что это скажется на твоих прибылях.
Он продолжал молчать.
– Но я не хочу ничего такого делать, – сказал я. – Зачем наказывать моих ребят за то, что ты настоящая задница?
Он молчал.
– Так что я не стану обращать на тебя внимания.
