— Случалось. Я хотела, чтобы он мог иногда доставить себе какое-нибудь удовольствие. Он не показывал виду, но у него бывали трудные времена.
— Он вам это говорил?
— Говорил, что он неудачник, что всегда был неудачником, что не способен даже стать настоящим подлецом.
— Он говорил вам это в Ницце?
— Он никогда не приезжал ко мне в «Сирены». Знал, что это запрещено.
— Значит, здесь?
— Да.
— Вы часто бываете на Поркероле?
— Почти каждый месяц. Жюстина теперь слишком стара, чтобы самой проверять свои заведения, а господин Эмиль никогда не любил разъезжать.
— Вы ночуете здесь, в «Ковчеге»?
— Всегда.
— А почему Жюстина не предоставит вам комнату у себя? У нее же довольно большая вилла.
— Она никогда не позволяет женщинам ночевать под своей крышей.
Он понял, что затронул чувствительное место, но Жинетта все еще не поддавалась.
— Боится за сына? — пошутил он, раскуривая трубку.
— Это может показаться смешным, а между тем это правда. Она всегда заставляла его держаться за ее юбку; поэтому по характеру он и стал скорее похож на девицу, чем на мужчину. Она до сих пор обращается с ним, как с ребенком. Он шагу не смеет ступить без ее разрешения.
— А женщин он любит?
— Скорее боится. Я говорю, вообще. Знаете, у него нет к этому склонности. Здоровьем он никогда не отличался. Он все время лечится, принимает лекарства, читает медицинские книги.
— А еще почему, Жинетта?
— Что?
— Почему вы приехали сюда?
— Так я же вам сказала.
— Нет.
— Я подумала, что вы, наверное, заинтересуетесь господином Эмилем и его матерью.
— А точнее?
— Вы не такой, как другие полицейские, и все же…
Когда случается что-нибудь мерзкое, всегда подозревают людей определенной среды.
— И вы считали нужным мне сказать, что господин Эмиль не имеет отношения к смерти Марселя?
— Я хотела объяснить вам…
— Объяснить что?
— Мы с Марселем остались добрыми друзьями, но о том, чтобы жить вместе, не могло быть и речи. Он об этом больше и не помышлял. Думаю, и не хотел этого.
Понимаете? Он больше не имел никакого отношения к нашей среде. Послушайте, я сейчас видела Шарло…
— Вы его знаете?
— Я несколько раз встречала его здесь. Нам случалось есть за одним столом.
— Вы собирались повидать его сегодня на Поркероле?
— Нет. Клянусь, я говорю правду. Только меня стесняет ваша манера задавать вопросы. Прежде вы мне доверяли. Вы немного жалели меня. А теперь меня больше не за что жалеть, правда? Я теперь даже не чахоточная.
— Вы много зарабатываете?
— Меньше, чем можно было бы думать. Жюстина — страшная скряга. И сын ее тоже. Конечно, я ни в чем не нуждаюсь. Даже немного откладываю, но недостаточно, чтобы жить потом на ренту.
— Вы говорили о Марселе.
— Я уже не помню что!.. Ах да. Как вам объяснить?
Когда вы его знавали, он пытался играть роль закоренелого преступника. Посещал в Париже бары, где можно встретить людей вроде Шарло и даже убийц. Делал вид, что принадлежит к их бандам, а они не принимали его всерьез.
— Значит, он был там на вторых ролях?
— Потом и это прекратилось. Он перестал встречаться с этими людьми, жил на своей лодке или в лачуге.
Много пил. Всегда находил способ достать вина. Денежные переводы от меня тоже ему помогали. Но я знаю, что думают, когда человека вроде него находят убитым.
— Что именно?
— Вы тоже это знаете. Воображают, что это связано с определенной средой, что это сведение счетов или месть. А здесь совсем не то.
— Вы хотели сказать мне именно это, не правда ли?
— Я уже забыла, что хотела сказать. Вы так изменились! Простите, я имею в виду не внешность.
Мегрэ невольно улыбнулся ее смущению.
— Прежде даже у себя в кабинете на набережной Орфевр вы были не похожи на полицейского.
— Вы очень боитесь, чтобы я не заподозрил людей из вашей среды? Уж не влюблены ли вы, случайно, в Шарло?
— Конечно нет. Мне было бы очень трудно влюбиться в кого бы то ни было после всех перенесенных операций. И Шарло интересует меня не больше, чем другие.
— Ну а теперь договаривайте.
— Почему вы думаете, что я не все сказала? Даю честное слово, я не знаю, кто убил бедного Марселя.
— Но вы знаете, кто его не убивал.
— Да.
— Вы знаете, кого я мог бы заподозрить?
— В конце концов, вы все равно узнаете это, не сегодня, так завтра, если не знаете уже сейчас. Я сказала бы вам сразу, если бы вы допрашивали меня не так сухо.
Я должна выйти замуж за господина Эмиля, вот что!
— Когда?
— Когда умрет Жюстина.
— А почему нужно ждать ее смерти?
— Я же вам толковала, она ревнует ко всем женщинам. Из-за нее он не женился, из-за нее, насколько мне известно, у него никогда не было любовницы.
— А все-таки он собирается жениться?
— Потому что страшно боится одиночества. Пока жива мать, он спокоен. Она ухаживает за ним, как за грудным младенцем. Но она недолго протянет. Самое большее — год.
— Это сказал врач?
— У нее рак, а для операции она слишком стара. Что до него, то он всегда воображает, что вот-вот умрет. Несколько раз на дню задыхается, боится шевельнуться, как будто малейшее движение может стать для него роковым.
— Потому он и сделал вам предложение?
— Да. Он вбил себе в голову, что у меня хватит здоровья, чтобы ухаживать за ним. Даже потребовал, чтобы меня осмотрело несколько врачей. Нечего и говорить, что Жюстина об этом ничего не знает, а то бы она давно выставила меня за дверь.
— А Марселей?
— Я сказала ему.
— И как он это принял?
— Совершенно спокойно. Он считал, что я правильно делаю, стараясь обеспечить себя под старость. По-моему, ему было приятно, что я буду жить здесь.
— Господин Эмиль не ревновал к Марселену?
— С чего бы? Я же вам сказала, что между нами ничего не было.
— Словом, вы об этом обязательно хотели поговорить со мной?
— Я подумала обо всех предположениях, которые вы могли бы сделать и которые не соответствовали бы действительности.
