Четыре грузчика похоронной конторы принесли огромный, с множеством бронзовых украшений гроб. Вернулся Бутиг.
— Мне кажется, ему все равно. Он лишь пожал плечами…
Толпа расступилась. Лошади двинулись в путь. Гарри Браун, строгий и невозмутимый, пошел вслед за катафалком, держа шляпу в руке и опустив глаза на носки своих лакированных туфель.
Четыре женщины сперва топтались на месте в нерешительности, поглядывая друг на друга, но когда толпа уже была готова сомкнуться, дружно зашагали вперед и помимо их желания оказались в одном ряду сразу после сына Брауна и его секретаря.
Внутреннее пространство пустой церкви, видневшееся в широко распахнутых дверях, манило прохладой.
Браун ждал, стоя на паперти, когда гроб снимут с катафалка. Он привык к церемониям. Его нисколько не смущало, что за ним наблюдает множество глаз.
Более того, он спокойно, без чрезмерного любопытства взирал на четырех женщин.
Распоряжения по проведению похорон были даны слишком поздно. В последний момент обнаружилось, что забыли предупредить органиста. Кюре позвал Бутига в ризницу, что-то ему тихо прошептал, и, вернувшись, инспектор огорченно прошептал Мегрэ:
— Музыки не будет… Надо ждать по меньшей мере четверть часа… И еще неизвестно, вернется ли органист.
Несколько человек вошли в церковь, посмотрели на них и ушли. Браун по-прежнему стоял, гордо выпрямившись, и со спокойным вниманием озирался вокруг.
Отпевание прошло быстро, без органа, без пения.
Священник окропил умершего святой водой. И сразу же четверо рабочих унесли гроб.
На улице уже совсем потеплело. Процессия прошла мимо парикмахерской, возле которой стоял служащий в белом халате и снимал ставни с витрины.
Мужчина брился перед открытым окном. Спешившие на работу прохожие удивленно оглядывались: слишком мало людей следовало за столь пышным катафалком, явно предназначенным для похорон по первому разряду.
Две женщины из Канна и две женщины из Антиба по-прежнему шли в одном ряду, в метре друг от друга.
За ними следовало пустое такси. Бутиг, взявший на себя организацию похорон, заметно нервничал.
— Как вы считаете, скандала не будет?
Все протекало спокойно. Усыпанное цветами кладбище выглядело столь же празднично, как и рынок. Возле зияющей могильной ямы стоял священник со служкой, но как они прошли туда, никто не видел.
Гарри Брауну предложили первому бросить горсть земли в могилу. Затем возникла заминка. Старая женщина в траурной одежде подтолкнула вперед свою дочь и последовала за ней.
А Браун уже быстро шагал к пустому такси, ждавшему его возле ворот кладбища.
Новая заминка. Мегрэ держался в стороне вместе с Бутигом. Жажа и Сильви не осмеливались уйти, не попрощавшись с ним. Но две другие женщины в черном их опередили. Джина Мартини плакала и скомканным платочком утирала под вуалью слезы.
Ее мать подозрительно выспрашивала:
— Это был его сын, не так ли?.. Видимо, он захочет приехать на виллу?..
— Возможно! Не знаю…
— Мы вас еще увидим сегодня?
А сама при этом смотрела во все глаза на Жажа и Сильви. Только они ее и интересовали.
— Откуда они взялись? Не стоило позволять подобным созданиям…
На деревьях вовсю распевали птицы. Могильщики ритмичными движениями скидывали землю на гроб, и по мере того как яма наполнялась, звук становился все глуше и глуше. Венок и два букета лежали пока на соседней могиле. Сильви с побелевшими губами стояла лицом к могиле, уставившись в одну точку.
Жажа нервничала. Она ждала, когда же уйдут две другие женщины, чтобы переговорить с Мегрэ. Явно мучилась от жары, поскольку то и дело утирала пот.
И наверно, с трудом держалась на ногах.
— Да… Я к вам скоро зайду…
Черные вуали направились к выходу. Жажа с глубоким вздохом облегчения подошла к нему.
— Это они?.. Так, значит, он действительно был женат?
Сильви осталась стоять немного сзади, продолжая смотреть на почти уже засыпанную землей могилу.
Бутиг также нервничал. Но не решался подойти и вмешаться в разговор.
— Кто платил за гроб? Сын?
Жажа явно чувствовала себя не в своей тарелке.
— Странные похороны! — произнесла она. — Не знаю почему, но я все представляла иначе… Даже плакать не могла…
На нее только сейчас нахлынуло волнение. Смущенно и тоскливо смотрела она на кладбище.
— И печали-то никакой не почувствовала!.. Можно подумать…
— Можно подумать что?
— Не знаю… Словно это были ненастоящие похороны…
Она подавила подступавшие рыдания, вытерла глаза и повернулась к Сильви:
— Идем… Жозеф ждет нас…
Возле кладбищенской сторожки мужчина разделывал морского угря.
— Что вы об этом думаете?
Бутиг выглядел озабоченным. Он также смутно чувствовал: что-то не клеится. Мегрэ курил трубку.
— Я думаю, что Уильяма Брауна убили, — отозвался он.
— Безусловно!
Они бродили по улицам, уже расцвеченным поднятыми над витринами тентами. Знакомый парикмахер читал газету, сидя перед дверью. На площади Масе две женщины из Канна вместе с Жозефом ждали автобуса.
— Может быть, посидим на террасе и выпьем чего-нибудь? — предложил Бутиг.
Мегрэ согласился. Им овладела почти что болезненная лень. Множество картин сменялось в его сознании, путаясь меж собой, и он даже не пытался привести их в порядок.
Он сидел на террасе «Ледника» с полузакрытыми глазами. Солнце жгло ему веки. Сквозь частокол ресниц, создававший игру света и теней, люди и окружающие предметы принимали необычные феерические очертания.
На глазах Мегрэ Жозеф помог толстой Жажа вскарабкаться в автобус. Затем мимо кафе медленно прошествовал небольшого росточка мужчина в белой одежде и в колониальном шлеме, таща за собой на поводке чау-чау с фиолетовым языком.
Другие картины примешивались к реальности: Уильям Браун за рулем старенького автомобиля везет своих двух женщин от одной лавки к другой; на щеках щетина, под пальто, как это с ним зачастую случалось, простая пижама.
А его сын, возвратившись в свой роскошный номер отеля «Провансаль», должно быть, в этот час диктует телеграммы, отвечает по телефону и четкой ровной походкой ходит взад и вперед по комнате.
— Что за дело, не поймешь ничего! — вздыхает Бутиг, не умеющий сидеть в тишине. Да и ведет себя беспокойно: то одну ногу за ногу закинет, то другую. — Все-таки жаль, что забыли предупредить органиста.
— Да, Уильяма Брауна убили…
