Он жестоко страдал: его руки жаждали молотка и резца, но заказов больше не было. Казалось, весь Саис, нет, весь ном, ополчился против него. Это подтверждало заявление Нехо о том, что город находился у него в полном подчинении: любой человек, неугодный номарху, становился здесь изгоем.
– Я сижу совсем без работы, – поделился Ренси своей печалью с Депетом. – Меня не зовут в храмы, местные вельможи при строительстве своих усыпальниц не предлагают мне даже роспись заупокойных плит. Мне необходим хоть какой-нибудь заказ, иначе я погибну.
– Тогда не лучше ли будет для тебя, – осторожно проговорил Депет, – если ты отнесёшься к предложению Фаиды более благосклонно?
– Я уже сказал, что не хочу принимать этот заказ. Я не уверен, что смогу снова ваять женские фигуры, – ответил Ренси, и в голосе его прозвучала мука.
– Без работы, мой друг, ты будешь самым несчастным человеком на свете. И что за беда, если тебе придётся высекать изваяние жрицы любви? Она такая же женщина как все остальные, только, может, красивее многих и… – тут Депет ухмыльнулся и прибавил: – намного веселее…
Ренси покачал головой:
– Говорю тебе, я не знаю, смогу ли снова ваять женщин…
Депет положил свою тяжёлую ладонь на руку юноши и сказал:
– Ренси, посмотри на дело серьёзно. Ты хочешь работать с камнем – значит, бери заказ у гречанки и выполняй его на совесть. Разве для тебя, ваятеля, этот заказ не то же самое, что все предыдущие?
Ренси обречённо вздохнул:
– Пожалуй, ты прав. Что мне ещё остаётся делать? Я согласен…
Дом прославленной в Саисе гетеры, прибывшей в Египет из заморского Милета, стоял на холме, укрытый от солнца акациями, пальмами и тамарисками. Ренси назвал своё имя привратнику, и тот сразу пригласил гостя войти, как будто его здесь уже давно ждали.
Он нашёл Фаиду на веранде под высокой крышей, подпёртой пальмовыми столбами и обнесённой барьером из красного камня. Ренси знал, что это гранит, привезённый с юга страны; ему часто приходилось с таким работать. В невольном порыве он, вместо того, чтобы приветствовать хозяйку дома, устремился к гранитному барьеру, словно к старому знакомому. Его искушённые руки скользнули по гладкой, впитавшей прохладу прошедшей ночи поверхности камня.
– Для меня остаётся загадкой, что может так притягивать в камне? – заговорила Фаида, наблюдая за юношей, и движением руки пригласила его сесть рядом с собой на покрытую барсовой шкурой скамью.
– Если мастер любит свою работу, прикосновение к камню каждый раз обновляет его, – отозвался Ренси, продолжая стоять у барьера. – В руках мастера камень оживает и отдаёт ему своё тепло.
– Камень отдаёт тепло? – ещё больше удивилась гречанка. – Он же холоден и, на мой взгляд, годится только для того, чтобы из него строили или ваяли…
– Во время работы происходит взаимодействие: когда мастер придаёт камню трепет живого тёплого тела. С камнем и обращаться надо как с человеком: прежде чем начать дело, следует постигнуть его существо, заглянуть внутрь.
– Было бы любопытно узнать, что же у меня внутри? – спросила Фаида с присущей ей лукавой улыбкой.
– Будет понятно, как только ты оставишь меня наедине с таким вот камнем, – Ренси провёл по поверхности гранита всей своей широкой ладонью. – Если твой заказ по-прежнему в силе, я готов посетить твою мастерскую.
– Великолепно! – От радости Фаида захлопала в ладоши словно маленькая девочка. – Можешь приходить сегодня же после обеда.
– Я буду здесь завтра, после того, как сияние Амона-Ра окрасит небо, – ответил ей Ренси и, приложив руку к сердцу в знак твёрдого обещания, поклонился. Последнее слово он всё же оставил за собой.
На следующий день Ренси начал набрасывать с обнажённой Фаиды рисунки. Гетера позировала ему без тени стыда или смущения. Напротив, казалось, она гордилась, выставляя напоказ своё совершенное и в этой вызывающей наготе соблазнительное тело.
– Ты должна стать ближе к свету… Откинь назад волосы, склони голову.
Фаида безропотно повиновалась.
– А теперь заложи руки за голову… Да, вот так… так хорошо…
Ренси велел гречанке менять позу десятки раз в день; он то усаживал её, то снова просил подняться, и обходил её со всех сторон, внимательно разглядывая каждую линию её тела. И каждый раз Фаида подчинялась, любопытствуя, что же будет дальше.
А вечером он оттачивал резцы, применялся к весу молотка. С рассветом он начал рубить камень, и работа закипела. Едкая пыль набивалась ему в ноздри и рот, покрывала его потное мускулистое тело, как просеянная пшеничная мука. Он не думал об отдыхе и о еде: его томил лишь давний голод – голод по работе с камнем, и он утолял его дни и ночи напролёт.
С началом работы над скульптурой гетеры Ренси переехал жить к ней в дом; теперь он и ваял, и спал в просторном светлом помещении, которое Фаида отвела под мастерскую. Хотя парадный вход находился с другой стороны дома, до слуха Ренси порою доносились мужские голоса и звонкий смех Фаиды. Их встречи стали реже: Ренси знал, что присутствие гречанки ему больше не нужно, но странная тоска накатывала на него, если Фаида не заходила в мастерскую несколько дней кряду.
Но и мысли о Мерет не покидали его ни на день. Только теперь, когда Саисский дворец был навсегда закрыт для него, Мерет казалась ему более недосягаемой, чем когда-либо. И он терзал себя вопросом, на который не было ответа: помнит ли она ещё о нём?..
Ренси обтачивал круглые бёдра статуи, когда к нему вошла Фаида, позвякивая браслетами на лодыжках, с тяжёлым узлом золотистых волос на затылке, окутанная ароматным облаком, точно незримой вуалью.
– Знаешь, мастер Ренси, если бы в Саисе проводили состязание на лучшую скульптуру, ты бы в нём несомненно победил! – воскликнула гречанка, любуясь изваянием.
– Не так просто состязаться с природой, копируя её лучшие творения, – скромно отозвался Ренси. – Не думаю, что победа в подобном состязании досталась бы мне.
– Значит, по-твоему, я – одно из лучших творений природы? – спросила Фаида, вдруг став серьёзной.
– Ты – само совершенство, – так же, серьёзно, ответил Ренси.
Фаида подошла ближе, благоухая своими любимыми ароматными маслами; её светлые глаза были слегка затуманены. Медленным, хотя и заученным движением она развязала пояс, и одеяние, которое она называла хитон, упало к её ногам.
Она стояла обнажённая, лицо её разрумянилось от наплыва желания. Ренси не сводил с неё глаз, потом коснулся её рта, её груди, её живота и отступил назад.
– Ты знаешь, я свободна в выборе мужчин, – произнесла Фаида голосом, обволакивающим слух. – Могу отдать себя за большую цену, могу отказаться. А могу не взять никакой цены и сама избрать того, с кем заняться любовью… Ты мне мил, мастер Ренси. Ты мне желанен…
Ренси не двинулся с места.
