— Я хотела сказать: очень трудно заставить себя думать” что они живут сейчас и в каком-то смысле у них даже может что-то измениться.
Вся компания несколько секунд молчала. Некоторые из гостей даже сосредоточенно наморщили лбы. Мысль Марджори казалась им совершенно неожиданной. В этот вечер много говорилось о том, каким станет будущее. А вот представить себе прошлое в качестве чего-то живущего, движущегося и изменяющегося, так же как настоящее…
Неловкость прошла, и Марджори вернулась на кухню. Через некоторое время она вновь появилась в гостиной, предлагая не один, а сразу три вида десерта. Когда она поставила на стол главное блюдо — меренги с малиной и ; взбитыми сливками, — раздалось всеобщее “ах!”. Затем последовали клубничный мусс и большая стеклянная ваза, в которой лежали красиво украшенные куски бисквита, пропитанного хересом и залитого взбитыми сливками. — Марджори — это уже чересчур, — запротестовал Джеймс.
Джон расплывался в улыбке, слушая, как гости нахваливали его жену. Даже Джейн попробовала два вида десерта, хотя и отказалась от бисквита.
— Мне кажется, — под общий смех изрек Грэг — что сладости — заменитель секса у англичан.
После десерта гости придвинулись к камину. Марджори, готовя кофе, чувствовала, как спадает ее напряжение. По мере того как темнело, в комнате становилось прохладнее, и Марджори зажгла спиртовку, чтобы подогреть чашки. В камине уютно трещал огонь, отбрасывая на ковер малиновые блики.
— Я знаю, что кофе покажется вам вкусным, но я советую облагородить его ликером, — предложила она. — Кто будет пить? У нас есть “Драмуйе”, “Контро” и “Марнье” — все настоящее, промышленного изготовления.
Марджори испытала огромное облегчение, когда ужин подошел к концу — ее миссия успешно завершилась. На улице поднялся ветер, она видела, как за окнами качаются ветви сосен, в комнате же сохранялся оазис света, тепла, надежности.
Как будто читая ее мысли, Джейн тихо процитировала:
«На башенных часах пробило три. А есть ли мед для чая? Говори!»
"Они все сильно преувеличивают, — подумала Марджори. — Особенно пресса. В конце концов история — это не что иное, как цепь кризисов, и пока человечество сумело их пережить. Я знаю, что Джон тревожится, но фактически все не так уж изменилось”.
Глава 6
25 сентября 1962 года
Гордон Бернстайн нарочито медленно положил карандаш. Он держал его между большим и указательным пальцами и смотрел, как дрожит в воздухе кончик. Это самый безошибочный тест: по мере того как карандаш приближался к поверхности стола с покрытием из формики, дрожь в руке становилась ритмичной — “тик-тик-тик”. Как бы сильно он ни старался от нее избавиться, но дрожь не унималась. Когда Гордон начинал прислушиваться, то казалось, что мерное “тик-тик-тик” стало звучать еще громче, даже заглушая привычный шум форвакуумных насосов.
Он изо всех сил стукнул карандашом по столу. В формике образовалось отверстие, грифель сломался, деревянная оболочка и желтая окраска карандаша растрескались.
— Эй, — окликнул его кто-то. Гордон вздрогнул. Рядом с ним стоял Альберт Купер. “Интересно, давно ли он тут торчит?” — подумал Гордон.
— Э-э, я проверял, что происходит у доктора Грундкинда, — сказал Купер, стараясь не смотреть на сломанный карандаш. — У него отключено все оборудование.
— Вы все лично осмотрели? — спросил Гордон тонким, с присвистом голосом. Чувствовалось, что он изо всех сил старается держать себя в руках.
— Да-а, они даже устали от того, что я крутился там, — как-то робко произнес Купер. — На этот раз они отключили всю аппаратуру, которая висела у них на стенах.
Гордон молча кивнул.
— Вообще-то я так и думал, что это случится.
— Что вы хотите сказать? — спросил Гордон, не повышая голоса.
— Ну, смотрите, мы занимаемся устранением шумов четвертый день или сколько там…
— Ну и что?
— Мы зашли в тупик.
— Почему?
— Низкотемпературная группа профессора Грундкинда оставалась последним кандидатом в нашем списке. Мы заставили отключиться всех в этом здании.
— Точно.
— Значит, эти шумы возникают не в результате наводок от них.
— Да.
— И мы знаем, что они не проникают к нам извне.
— Мелкая металлическая сетка, которой мы экранировали аппаратуру, гарантирует это. — Гордон кивнул в сторону экрана из густой металлической сетки, который опоясывал весь узел магнитной установки. — Эта сетка должна защищать от паразитных сигналов.
— Да-а. Значит, неполадки в нашей электронике?
— Отнюдь.
— Почему? — теряя терпение, спросил Купер. — Черт, может, это “Хьюлетт-Паккард” нам втирает очки, а?
— Мы сами проверяли всю установку.
— Но так должно быть.
— Нет, — со скрытой энергией сжатой пружины ответил Гордон. — Нет, это еще что-то. — Он схватил пачку листов в прямоугольных координатах, вышедших из-под пера самописца. — Я записывал в течение двух часов. Посмотрите.
Купер проглядел расчерченные в красную клетку листы.
— Да, это выглядит не так шумно. Я хочу сказать, что шумы стали более упорядоченными, пики в них возникают регулярно.
— Я настроил систему. Увеличил разрешающую способность.
— Ну и что? Это все равно шумы, — сказал Купер раздраженно.
— Нет, это не шумы.
— А что же это?
— Посмотрите на пики, которые я выделил из общего хаоса. Видите, как они отстоят друг от друга?
Купер разложил листы с записями на столе. Немного погодя он сказал:
— Подождите.., такое впечатление, что между ними возникают только два интервала, отличающиеся друг от друга.
Гордон энергично кивнул:
— Правильно, именно это я и заметил. То, что мы видим, — это множество фоновых шумов. Будь я проклят, если знаю, откуда они берутся. А в верхней части находятся эти регулярные пики.
— Как вам удалось получить эти кривые?
— Применил блокирующий коррелятор, чтобы уменьшить настоящие шумы. А вот эта структура и расстояния между пиками, вероятно, присутствовали здесь всегда.
— Просто мы никогда тщательно не рассматривали все это.
— Мы считали это отбросами, а зачем изучать отбросы? Глупо. — Гордон покачал головой, сердито улыбаясь. Купер уставился в пространство, наморщив лоб.
— До меня что-то не доходит. Какое отношение имеют эти импульсы к ядерному резонансу?
— Не знаю. Может быть, никакого.
