но без гневного взгляда пророка. Легкие кудри, хороший пиджак, аккуратные руки, начищенные ботинки. Выглядит лучше, чем на своей фотографии. Вино в пузатом бокале на свету похоже на зерна граната. На танцплощадке в такт музыке покачиваются пары. Дамы и господа, для вас всю ночь играет джаз!
И совсем некстати она подумала о том, что из окон ее прежнего дома были видны деревья. Они качались на ветру. А еще в их первый с Женькой Новый год, когда еще не успели сделать ремонт, они приклеили к потолку много-много «дождика», чтобы комната смотрелась уютнее. Полина заворачивала кончики серебристых нитей в вату, обмакивала ее в воду, а Женька подбрасывал «дождик» к потолку. Она и сейчас это помнила: пустая комната, живая елка и новогодний «дождик» висит с потолка
– Какие у тебя красивые пальцы. – Говорит Илья. – И профиль, как у статуэтки.
Полина отставила бокал в сторону.
– Просто мясо так наросло. – Улыбнулась.
Она думает:
Ты будешь любить меня хоть недолго?
Ты будешь держать меня за руку?
Ты позволишь мне заснуть на твоем плече?
Ты положишь руку свою на мой живот?
Ты назовешь меня своей татарской княжной?
Ты позволишь мне положить голову тебе на грудь?
Ты обнимешь меня?
Я почувствую себя защищенной.
Я почувствую себя в безопасности.
Если ты будешь любить меня хоть недолго.
Она почти готова поехать с ним и узнать, что чувствуешь, когда пальцы погружаются в курчавую шевелюру. Самое загадочное словосочетание в мире: «а вдруг…»
Вдруг звонит телефон.
– Ты не помнишь, как звали того ведущего, он еще вел передачу про тяжелый рок?
– Женя?
– Такой длинноволосый был.
– Извини, Илья. – Она виновато кривит рот и показывает пальцами «одна минута».
– Илья? Полина, это ты?
– Да, я просто, я… – Она представляет, как он стоит у окна рядом с этажеркой, на которой всегда разбросаны диски. Одна его рука сжимает телефон, а другая ерошит волосы на затылке. Его руки никогда не находятся в покое. – Ты… уже не важно, ладно. Так что там про ведущего?
Полина видит, как Илья пытается развлечь себя разглядыванием визиток в своем бумажнике. Она коротко вздыхает – все ясно, момент упущен.
– Полин, ну помнишь, такая передача была?
– Да, Эд Старый.
– Да? Дурацкое имя.
– Наверное. – Она наблюдает, как Илья застегивает пиджак. Упаковывается в футляр. Зачехляется.
– Мне просто не с кем было его вспоминать. – Говорит муж (бывший, пора привыкать).
Он говорит в ее голове и в пятнадцати минутах езды от ресторана. Во дворе – деревья, в комнате – «дождик», и ее сердце где-то в горле.
– Ты назовешь меня своей татарской княжной?
– Что?
– Ничего. Теперь ничего, прости, у меня в голове какая-то вата.
Илья просит счет и оставляет ей свою визитку. В такси водитель подарил ей пачку бумажных носовых платков. Самый функциональный подарок за последние полгода.
В чужой квартире, которую она теперь зовет своим домом, она говорит себе:
– Так! Я решительная, смелая и самодостаточная! Я – английская королева Елизавета Тюдор, черт меня раздери! В этом мире нет ничего, с чем я не смогла бы справиться самостоятельно. Я смогу, я смогу, смогу.
Три дня спустя Юрка спросил, не хочет ли она с ним переспать. Полина спросила:
– А ты меня любишь, Юр?
Он в ответ пожал плечами. Полина улыбнулась и сказала: «Нет».
– Во-первых, потому что ты женат. – Сказала она. – А во-вторых, потому что тогда мне останется только переспать с Маринкой, и круг замкнется. У меня и так друзей почти не осталось.
Отчего-то, когда тебе за тридцать, никто уже не зовет в кино, поесть мороженое и не провожает до подъезда. Скорость жизни невероятно увеличилась. Из Сибири до Таиланда можно долететь за десять часов. Микроволновка разогревает обед за полторы минуты. Губы, приоткрытые для поцелуя, подразумевают мгновенно распахнутые бедра. «Осторожно, двери закрываются. Следующая станция «Спальня».
– Видимо, я отстала от поезда. – Вздыхает Полина.
А к лету стало казаться, что она окончательно выпала из жизни. Как будто ее отгородили от мира толстым стеклом, за которым мелькают люди, они что-то говорят, но все это доносится словно издалека. Сама она оказалась в новом мире, на расстоянии вытянутой руки от реальности, но преодолеть это расстояние не было сил. Ее теперешняя жизнь складывалась из цепочки каких-то искусственно придуманных, ненастоящих событий, как будто все было понарошку. Словно это какая-то игра, в которой хоть и знаешь правила, но все время проигрываешь, как ни стараешься. Потому что не везет. Потому что не повезло. Вот, помнится, в детстве играли с подружками в дом во дворе. Собирали у магазинов коробки – вот эта будет шкаф, а эта – стол. И самой большой удачей было занять для своего дома место под горкой. Потому что тогда и крыша была и вроде как стены, очерченные горкиными опорами. В песочнице тоже было неплохо домик построить, но чаще это был магазин. А если и не там и не тут, то домик мог и не получиться. Стоишь себе в чистом поле среди коробок, да и все. Вот у нее домик и не получился. Не повезло. Хоть и скребла в наемной квартире дощатый пол до блеска, и залезла во все щели, и начистила ванну, а все равно – не свое. И посуды тут нет, только чашки да блюдца. Развесила платья в шкафу, уложила белье в ящик и коробку ту самую, с куклой, спрятала на полку за книжки. Пусть посидит пока, ведь 99 лет еще не прошло. Так и не научилась подарки выбрасывать. Зато научилась есть из блюдца, сидеть в пустоте, в тишине, в четырех стенах, как в коробке.
Но лето настырно. Оно гладит кожу, забирается под платье, щекочет ступни зеленой травой, брызжет дождем, играет, дразнит. У воды пахнет прелыми водорослями. Ноздри Полины трепещут, улыбается пухлый рот. Тонкие пальцы зарываются в траву.
– Я уже сто лет не загорала. Спасибо тебе. – Она поворачивает голову и смотрит на Маринку.
Та отвечает:
– Да тебя теперь вообще не дозовешься.
– Прости.
– Увидимся в суде. – Маринка поправляет шляпу, которая спасает ее лицо от солнца. – От этой жары можно с ума сойти.
– Я и сойду, наверное.
– Давай-ка, говори. Я обожаю душераздирающие истории. – Тон у Маринки
