на крышу Дома Мальчиков и там и осталось.
– Теперь я не могу убить, – крикнул Дикар. – Так же, как вы все.
– Бросайте в него камни! – закричал Томболл. – Группа, забросай его камнями!
И он увидел, что Группа начинает подбирать камни. Бронзовокожий на солнце, на упругих ногах, он видел это, и сердце в нем замерло, но он не шевельнулся.
– Нет! – услышал он высокий, дикий крик. Кричала Мэрили, и она оказалась рядом с Дикаром. – Я объявляю это несправедливым. Я объявляю Группу несправедливой: все против одного.
– Он дрался нечестно! – крикнул Томболл. – У него нет права требовать справедливости. Отойди, Мэрили, и пусть Группа забросает его камнями.
– Я не отойду, – ответила Мэрили. – Босс ты или нет, но ты должен сказать Группе, почему пригрозил Джимлейну, что убьешь его, если тот кому-нибудь расскажет, и убьешь того, кому он расскажет. Если ты по-прежнему считаешь, что Дикар дрался нечестно, почему не хотел, чтобы Группы услышала слова Джимлейна и могла судить сама?
Маленькие глаза Томболла стали словно еще меньше, его рот был крепко сжат.
– Она права! – крикнул кто-то. – Почему, Томболл, ты не хочешь, чтобы мы судили сами?
– Джимлейн лжет, – ответил Томболл. – Он никогда не рассказывал мне это, и я никогда…
– Это ты лжешь! – оборвал его Дикар. – Я говорю, что ты лжешь, Томболл. Я объявляю тебя лжецом, Томболл, и вызываю тебя, чтобы ты попробовал доказать, что ты не лжец. Я объявляю, что дрался честно, и вызываю тебя, чтобы ты смог доказать, что это не так. Я вызываю тебя, чтобы решить, кто будет Боссом Группы. Я объявляю нас равными, и, если ты откажешься драться, я объявлю тебя лгуном и трусом, недостойным быть Боссом Группы и не принадлежащим к Группе. Будешь драться на кулаках, Томболл?
Томболл мог дать только один ответ.
– Я буду драться с тобой на кулаках, Дикар. Драться здесь и немедленно.
И они дрались, били друг друга кулаками, оскалив зубы, с ненавистью в глазах. Но Дикар был подтянут и закален; жизнь, которую он вел с тех пор, как его изгнали из Группы, закалила его, а Томболл был толст и медлителен, ему не хватало дыхания, и бой был недолгим. Дикар свалил Томболла, заставил его валяться у своих ног, и на нем почти не было следов боя, когда он стоял над побитым врагом и слышал крики Группы.
– Ура, Дикар! Ура, Босс! Ура! Ура! Ура!
Дикар едва слышал это. Он искал Мэрили, и увидел ее, и сделал повелительный жест, чтобы она подошла к нему. Она подошла, ее белое стройное тело блестело на солнце, глаза сверкали ярче солнца, и вот она рядом с Дикаром, и он прижимает ее к себе.
Под гром ура Дикар сказал Мэрили:
– За то время, что я был один в лесу, я многое узнал, и одно из этого – у каждого существа есть пара, у птиц и у малых зверьков в лесу, и у оленей. Я узнал, что Тот, кто все это создал, хотел, чтобы так было, и чтобы у нас, людей, тоже было так. Мэрили, я хочу, чтобы ты была моей парой.
Он смотрел ей в лицо и ждал, ждал с напряжением в ожидании счастья и со страхом.
И Мэрили ответила:
– О, Дикар! То, что ты узнал только сейчас, я знала всегда. Дикар, я всегда хотела быть твоей парой.
Дикар ощутил огромную радость, он поднял руку и закричал:
– Замолчите! Все замолчите!
Крики стихли, Группа стояла молча, и Дикар с улыбкой сказал:
– Я многое должен буду сказать вам и многие Правила изменить. Но все это потом. А сейчас я хочу кое-что сказать, но не вам, хотя я хочу, чтобы это слышала вся Группа, вся Группа и всё Другое.
В наступившей тишине он повернулся к большому дубу и к лесу за дубом и заговорил низко, медленно и благоговейно:
– Ты, чей голос в журчании воды в ручье, в шепоте ветра в листве деревьев, в песне ночных насекомых! Ты, кто смотрит на нас днем и ночью! Ты, кому мы говорим «Я-ложусь-спать» во Время Сна! Господь! Посмотри на меня и на Девочку рядом со мной. Ты видишь меня и слышишь, и я говорю, что беру эту Девочку себе в пары, и никого другого, только ее, и обещаю ей, что всю жизнь буду о ней заботиться и никому не позволю обижать ее. Я обещаю, что всю жизнь она будет кость от моей кости и плоть от моей плоти, вся моя жизнь будет ее жизнью, и так будет всегда.
– Услышь меня, господь! – чистым молодым голосом произнесла Мэрили. – Я буду парой этого Мальчика, и ничьей другой, и он будет кость от моей кости и плоть от моей плоти – всегда и всегда.
И Дикару показалось, что мягкая рука коснулась его волос, хотя, возможно, это был ветер. Но как это может быть ветром, если Дикар услышал мягкие тихие слова: «Господь благословляет тебя, сын мой, и тебя, дочь моя».
* * *
Дикар забрался на самую высокую ветку самого высокого дерева в лесу, и Мэрили забралась с ним. Очень долго, взявшись за руки, они смотрели на зеленую землю, которая складка за складкой уходила к небу, и Дикар рассказывал Мэрили о своем сне, который был не сном, и о том ужасном, что он видел там внизу.
– Когда-нибудь, Мэрили, – кончил Дикар, – я поведу Группу туда вниз. Я должен это сделать, потому что там Америка, о которой говорил человек, и там Завтра, о котором он говорил, и мы дети этого Завтра, которые вернут эти зеленые прекрасные поля к демократии и свободе.
И внизу все сразу озарилось ярким светом, золотым светом, у которого не было теней.
Дети завтра
Вторая книга
Глава I
Крылья ночи
– Дикар, – тихо сказала Мэрили. – Я счастлива весь день между восходом и закатом и счастливей всего в этот час перед временем сна. – Она лежала рядом с ним на траве, и ее тепло окутывало Дикара, как тепло огня за ними, и ее запах в его ноздрях был сладок и чист, как дыхание леса, накрывающее всю широкую, длинную поляну. – Я так счастлива, что боюсь, – продолжала Мэрили. – Что-то в ночи не хочет, чтобы я была счастлива.
Большая рука Дикара сжала маленькую изящную руку подруги, но он ничего не сказал.
– Я боюсь, – серые глаза Мэрили расширились, – что тебя однажды заберут у меня и
