Книга Рай с привкусом тлена - Светлана Бернадская

— Ты обещал бороться по правилам.

— Угу, — презрительно сплевываю на пол, — я помню.

Его глаза недобро сощуриваются.

— Ты обещал честный бой в обмен на мальчишку.

— Разве я увиливаю от боя? — изображаю недоумение.

Проверить заранее, лгу я или нет, он не может. А я ведь знаю, что этот бой почти никто не переживет. Вильхельмо больше некому будет отдать мальчишку на растерзание. Пока он наберет себе новых бойцов, пройдет много времени. Впрочем, меня это уже не будет заботить. Аро должен рано или поздно возмужать сам.

Или умереть.

Долго, слишком долго Вильхельмо пронизывает меня взглядом. Несмотря на мою абсолютную готовность к смерти, кончики пальцев начинают холодеть: что он задумал? В конце концов, не говоря ни слова, хозяин покидает подземные камеры.

Почти расслабляюсь заново, когда приходят молчаливые рабы-телохранители и приводят Аро. Хмурясь, сажусь на постели: что происходит?

Сопротивляющегося мальчишку вталкивают в клетку. Не в мою, в общую. Я хватаюсь за толстые прутья решетки и ору не своим голосом:

— Вильхельмо, ублюдок!!! Ты обещал!!!

Вероломного хозяина здесь нет, зато есть целое стадо притихших, озлобленных перед близкой смертью, голодных до развлечений разгоряченных мужиков.

И они не теряют времени.

Рабы-телохранители молча уходят, будто происходящее их вовсе не заботит. Аро тонко визжит, вырывается, а я все трясу несгибаемые прутья решетки и рву в крике глотку:

— Не трогайте мальчишку, твари!!!

Меня никто не слышит. Пальцы судорожно стискивают ржавый металл, в голове пульсирует дикая ярость, мертвую душу рвет на части бессилие.

Я смотрю, не отвожу глаз. Запоминаю каждого. Вильхельмо, подонок, я убью тебя.

Но сначала я убью их всех. Одного за другим.

Когда все заканчивается, я не знаю, жив ли Аро: его тело неподвижно лежит у дальней стены. За нами приходят рабы-стражники, выводят каждого по отдельности, сковывая за спиной руки и цепью пристегивая к ошейнику.

Меня выводят последним. Перед выходом я успеваю выпить оставленный лекарем пузырек до дна.

Здесь по праздникам ходят смотреть,

Как в агонии бьется человек,

Как пирует свирепая смерть

В желтом круге арены.

Группа “Ария”, “Колизей”

Накануне днем я спала неприлично долго даже для южан, но утром все равно проснулась поздно. Сай, непривычно бледная и тихая, помогала мне принимать ванну, одеваться и укладывать волосы. Ее движения после порки были скованными, но я не стала проявлять демонстративную жалость, чтобы лишний раз не напоминать бедняжке о пережитом. Донимать ее расспросами с пристрастием тоже не стала: если она и в самом деле виновна в краже кольца, то я лишь сделаю ей больно, а если нет — тогда сделаю больно себе. Кроме того, смутное чувство подсказывало мне: Сай нипочем не признается, что сделала это по приказу хозяйки.

После завтрака приехала модистка, которая с армией своих белошвеек просидела над моим первым платьем почти сутки напролет и теперь привезла на суд. Донна Изабель долго рассматривала меня с восторженным сиянием в глазах.

— Ах, как хорошо! Просто великолепно. Ты настоящая красавица, Вельдана. Мне страшно за Диего — он будет ослеплен такой красотой. Тебе нравится?

Стоило признать, в зеркале я смотрелась на удивление хорошо. В таком наряде и с прической на южный манер я совершенно не походила на себя прежнюю. Изабель велела мне натянуть ее перчатки и сама застегнула ожерелье на моей шее. Вскоре она передала меня сыну, который вновь улыбался, словно и не случилось между нами вчерашней размолвки.

— Ты потрясающе выглядишь, Вельдана, — он галантно поцеловал кончики моих пальцев и посмотрел в глаза долгим восхищенным взглядом.

— Спасибо, Диего, — ответила я, всем своим видом выражая раскаяние.

Мой жених тоже выглядел под стать положению. Начищенные до блеска высокие сапоги обнимали голени до самых колен, под облегающими брюками угадывались очертания крепких ног, белоснежную рубашку густо украшали кружева, а строгий военный камзол, небрежно расстегнутый, придавал образу изысканной фамильярности.

Мы бы еще не один час слушали восторженные возгласы донны Адальяро, модистки и ее помощниц, если бы Диего не распорядился подавать карету. Вдоль подстриженной лужайки к выезду нас сопровождала целая процессия, и уже близ ворот я заметила, что со стороны сада за нами наблюдает Хорхе. Мне показалось, что смотрел он больше на меня, чем на Диего, и его кривая ухмылочка мне совсем не понравилась. Но я постаралась проигнорировать бесцеремонный взгляд и забралась в карету, опираясь на сильную руку жениха.

Когда мы отъехали, я откинула легкие занавески, впуская внутрь уже порядком нагретый солнцем воздух, и выглянула в окно. Сегодня вид спокойного, искрящегося под солнечными лучами океана не вызывал отторжения, а скорее манил к себе взгляд.

— А что такое Арена?

— Это старинное сооружение в самом центре Кастаделлы. Говорят, оно досталось нам еще с тех времен, когда на полуострове хозяйничали халиссийцы. Огромная, но не слишком высокая башня под куполом, способная вместить в себя тысячу человек. Но ты увидишь сама. Внизу, под ярусами трибун, находится круглая арена. Сегодня нам обещают грандиозное представление.

— Тысяча человек? — изумилась я. — Но чем мы будем дышать там, под куполом, в такой толпе?

— О, древние зодчие халиссийцев знали толк в архитектуре. Вентиляция там устроена так умно, что внутри купола прохладно даже в самый знойный день.

— А что за представление?

— Сегодня оно называется «Бой за свободу».

— Бой? — я нахмурилась. — Значит, там будут драться?

— Конечно, — Диего удивленно пожал плечами. — А что еще делать на Арене?

— А кто? — не унималась я. Во мне зародились нехорошие подозрения.

— Рабы, конечно. Но и схватки между дикими животными случаются. А бывают и смешанные — животные против рабов.

Я задумалась, пытаясь переварить услышанное и опять не вспылить, наделав ошибок. Диего, похоже, заметил мое смятение, поскольку в следующий миг накрыл ладонью мою руку.

— Не волнуйся ты так. Эти рабы — хорошо обученные бойцы. Бой — это сама их жизнь. Они не умеют делать ничего другого.

— А откуда, — я сглотнула, — в Саллиде берутся рабы?

— Большинство бойцовых — это бывшие халиссийцы, — ответил Диего, отводя взгляд. — Из военнопленных. Ты ведь знаешь, что Саллида и Халиссиния находятся в состоянии войны? Они почти никогда не выкупают своих. А наших… — Диего на миг запнулся, — не оставляют в живых и не берут за них выкуп.

Я вдруг вспомнила слова донны Изабель о муже, старшем сыне и самом Диего. И почему-то из-за этой короткой заминки мне стало его жаль.

— Ты… был там? В Халиссинии?

— Был, — кивнул Диего, глядя не на меня, а в окно кареты. — И знаю об их жестокости не понаслышке. Поверь, они заслужили это. Это еще не самая плохая судьба.