извиняться за свой характер, за своё воспитание? Я, повторюсь, уважаю твой выбор. И свой.
И вот любопытство проявила я. Задорными – вмиг – глазами. А, закусив губу, получила лёгкую улыбку в ответ. Бог Солнца расценил это как сигнал.
– Я бы хотел провести с тобой ночь, Луна, – сказал мужчина (словно бы признался и до сего момента то – загадка). Правда рушилась лавиной: но я не боялась. – Узнать друг друга (нет, не пропасть спустя часы; такого не желаю), и провести этот вечер – прекрасный (он уже априори прекрасный, ибо я познакомился с тобой, Луна) – и провести следующую ночь – прекрасную – вместе.
На мою дрогнувшую с недоверием бровь он добавил:
– Ты вправе отказаться, а вправе согласиться. – Шагнуло время на раздумье. Давал ли этот человек возможность выбора без выбора? как Отец – для пустой формальности? или в действительности не наседал, а ублажал? – Ты можешь поступить подобно своей первоначальной прихоти (я запомнил этот взгляд у дверей) и сбежать. А можешь возлечь рядом со мной и впитать новые чувства. Твоё мнение поменяется, обещаю.
– Вы доверяете мне.
– Правда, – согласился мужчина, – ибо не вижу причин для обратного: зла я не делал и зла в ответ не заслужил. Я учтив с тобой и, надеюсь, то будет вознаграждено.
– Вновь раскрываете карты?
И он отвёл руку, а я секунду-другую тянулась следом. Мне хотелось удержать тепло, хотелось обняться с этим теплом. Всё, к чему привязывал Ян, было пыткой – приятной, но скоротечной и без продолжения. И мне – словно бы – стало жадно. Я захотела узнать продолжение. Я захотела испить этот сок до конца: не делиться и не отрывать стакан, к которому только что приложилась губами.
– Ты мне нравишься, Луна, – подытоживал Гелиос, и я видела в этих словах и в этом лице утоляющий жажду напиток.
– Что мы будем делать? – уточнила я.
Оценил игру? Прикусил её?
– Ничего из того, чего не пожелала бы ты сама, – с хрипотой выдавил мужчина; пальцы его наконец сдавили ножку бокала – словно талию; и та послушно плясала.
Сколько ножек бокала он заставил плясать? Не позволю!
Не позволю брать меня – без желания – и использовать – во благо своё.
А потому я подогнула юбку от платья и села мужчине на колени, грудью упираясь в грудь. Бокал чертыхнулся и оставил два помутнения на белоснежной ткани. Гелиос отбросил бокал на столешницу позади и придавил меня за талию. Я сбросила избитые касания и волчьим взглядом велела не двигаться. Потерянно и даже нервно сковала руки на своей груди, но затем – с раскаянием и желанием – вознесла их к мужчине напротив. И, касаясь его, прижалась губами к губам.
Потому что хотела.
Руки его разрезали пространство и послушно обхватили спину.
Так, как мне хочется. И только.
Я целовала его – суетливо; а он не торопился. Гладил лицо и руки; задерживался на них – скользил пропитанными единым глотком вина губами. Влага оседала на коже, и я запрокидывала от удовольствия голову. Губы вычерчивали змей на моей шее, спускались к груди и замирали у сковывающей ткани, зубы скоблили тесьму и швы.
– Не теряй голову, это только начало, – улыбнулся мужчина и, подхватывая меня, загляделся в смущённое лицо. Я помогла выбраться из пут одежды, он помог выбраться из пут мыслей.
Я делала это, потому что хотела.
Чувства чувствами и излечивают: отдушины в стороне – пелена на глазах. Дела, труды, занятия – мираж. Чувства чувствами и излечивают. Ими же и калечат, ими же и подбивают плиты отношений, внося произвол и разруху.
Мы провели ночь вместе, и в эту ночь – под её логическое завершение – я жалась к телу с запахом трав и тепла. Мужская рука обвивала половину тела, и я рептилией ползла по высеченной мраморным камнем колонне (несколько синих рисунков украшали плечо, локтевой сгиб и запястье, а самое главное – пылающее солнце – сияло опалённой краской на груди). Однако ни на что после повлиять я не могла: что сделано – то сделано. До последнего подтапливая мужской бок, молила ночь не оканчиваться, ибо с приходом дня солнце меня покинет. Оно в действительности взойдет на небосвод.
То было начало.
А сейчас я неспешно вышагивала по коридору поместья. Если некогда приёмная и кабинет Яна казались мне обителью красоты, то для величия этих стен, этих столпов, этих картин и гардин наименования, сполна отражающего суть зримой роскоши, ещё не придумали. Бордо с печатными ромбами ползут по стенам, босые ноги приминают густой ворс ковра, руки поглаживают золочённые ручки дверей. Коридор узкий: пыхтит вкусом и жаром. Я спускаюсь по хрустящей лестнице – первый шаг меня выдаёт; скрип ползёт до первого этажа.
Однако Гелиос звать или торопить не намерен. Крадусь – медленно и опасливо, с интересом и волнительным ожиданием, и вот, наконец, взглядом врезаюсь в мужской стан. Мужчина на кухне, часть которой виднеется с лестницы, за столом и спиной ко мне. На очередной лестничный хруст чайная кружка в его руке замирает, а сам он оборачивается в профиль. Лицо красивое, заострённое: часть выцветшей щетины отбрасывает тень на белоснежный воротник рубахи. Он живёт полвека, и седина его оправдывает возраст. Сухая кожа говорит о жизни на юге Полиса. Бледность напоминает о знатном роде.
В зале – соседствующим с кухней – отмечаю над камином необъятных размеров картину с изображаемыми на ней и похожими друг на друга людей. Я думаю, это семья Гелиоса, но самого Гелиоса признать не могу. Виной тому выцветшая краска и неестественно выбеленные лица. Во всей мебели высечены изображения солнца, мраморные барельефы украшают шкафы и стены. Что за вечное назидание-напоминание?
Я сажусь напротив мужчины, с трудом отодвинув тяжёлый стул, и гляжу на чашку под собой. Последние недели ничего кроме градусов я не употребляла – из-за того травяная вонь едко пощекотала ноздри.
– Угощайся.
Гелиос кивает на уготовленный напиток. Сделал сам…?
– Прислуги живут неподалеку, в домике с соответствующим названием, – решает проинструктировать он. – Это горничные, посудомойки и садовник. Еду на день готовит Амброзия, а потому, если увидишь полную тётку с ножом в руках, не кричи: это наша кухарка.
Прыскаю со смеху в кулак.
– До завтрака она уходит.
– Поняла.
– А девочка, что сопровождала тебя в пути, занимается уборкой и стиркой. Мэри. Её сменяет Патриция – с аналогичными обязанностями. Как видишь, подруг у тебя может быть достаточно.
– А друзей? – хмыкаю я.
От глупости и для забавы.
– Твой друг ныне я, – прижигает мужчина. Неожиданно,
