кто был твоим первым мужем? Безродный словенский мальчишка, сирота! Я сделал его королем!
— Да мне плевать! — на лице Марии не осталось ни слезинки. Перед Самославом сидела не растерянная женщина, а сильный и умный боец, с которого вдруг слетела дурацкая личина плаксивой бабы. — Я же не дура, я прекрасно знала, что он самозванец. Многие об этом догадывались. Настоящий Хильдеберт лет на пять старше. И что это меняет? Да ничего! Я королева! И моя дочь тоже королева! Ты не посмеешь кому-нибудь сказать об этом, ведь тогда Дагоберт заберет назад Аквитанию и Бургундию. Южная знать не станет служить ублюдку.
— Ты права, — неохотно признал князь. — Это не в моих интересах. Но ты ошибаешься в одном. Если я приму решение, остановить меня будет некому. Это ты понимаешь?
— Конечно, ты можешь сделать все, что угодно, — презрительно ответила Мария. — Князь убьет собственную жену! Да кого это вообще волнует! Королев у франков режут чаще, чем свиней на крестьянском хуторе. Ах нет, извините, ваша светлость! Их иногда забивают кулаками, душат в собственной постели, травят за обедом или привязывают к конскому хвосту! Что из этого вы сделаете со мной?
— Ничего, — пожал плечами князь. — Но и без последствий твои дела точно не останутся.
— Я готова, — опустила глаза Мария, а ее голос дрогнул. — Я не виновата ни в чем, и пусть святая Радегунда будет мне свидетельницей. Я господом Богом клянусь в этом!
— Я даю тебе выбор, — сказал князь, все так же глядя на огонь. — Ты едешь в монастырь и живешь там до конца своих дней. У нас, оказывается, есть один, в Дакии. Глушь редкостная, если тебе вдруг интересно.
— Или? — подняла бровь Мария.
— Или ты даешь клятву на верность Моране, — жестко сказал князь. — Пятеро высших чинов Тайного Приказа засвидетельствуют ее. Если ты сделаешь хоть один шаг, который вызовет мое беспокойство, то о твоей клятве узнают все. Тебя не примет даже собственный отец. Ты станешь прокаженной для всех христиан.
— Зачем ты делаешь это со мной? — не на шутку испугалась Мария.
— Ты будешь служить государству. Ты искупишь то зло, что причинила моей семье. И тогда, может быть, я когда-нибудь прощу тебя.
— Я не присягну языческому демону, — побледнела Мария. — Моя душа после смерти попадет в ад.
— В Дакии ты попадешь в ад уже при жизни, — успокоил ее муж. — Там монастырь не просто бедный, но еще и с очень строгим уставом.
— За что? — на глазах Марии снова появились слезы, но теперь абсолютно искренние. — Я же добрая христианка. Для меня это смертный грех!
— А для меня смертный грех толкать на верную смерть мальчишку, который тебе поверил, — жестко ответил князь.
— Он воин, — твердо ответила Мария. — Или ты, воспитывая из него бойца, надеялся, что стрелы испугаются высокого происхождения и будут облетать его стороной? Любой человек может умереть! В любую минуту! От пустячной царапины, от простуды или от того, что его лягнула лошадь. Только господу нашему известно, кто и когда погибнет.
— Ты решила немного помочь Богу? — усмехнулся князь. — И слегка ускорить события?
— Я ни в чем не виновата, — ледяным тоном ответила Мария. — И ты это когда-нибудь поймешь! Ты караешь невиновного, Само, и этот грех будет на твоей совести!
— Я тебе больше не верю, — повернулся к ней князь. — Так каков твой выбор?
— Я дам клятву Моране, — выдавила из себя Мария. — Я не хочу идти в монастырь.
— Тогда собирай вещи, — снова отвернулся князь. — Ты выезжаешь через неделю. Ты поедешь в Бургундию, Аквитанию и Испанию. Радегунду возьмешь с собой, пусть познакомится с будущим мужем. А Владимир останется здесь, бабушка присмотрит за ним. Звонимир скажет, что ты должна будешь сделать.
— Испания? — растерялась Мария. — Но это же…
— Да, это довольно далеко, — с удовлетворением сказал князь. — У тебя будет много дел, моя дорогая. Может быть, ты управишься с ними за год, а может, потребуются и все два. Но ты за меня не волнуйся, я навряд ли успею соскучиться по тебе так быстро.
Глава 27
Апрель 634 года. Константинополь.
Большая игра! Сладкая мечта любого шулера! Она втягивает в свой водоворот любого, никто не может устоять против ее чар. Она возносила на небо, и она же роняла с небес в грязь. Можно было прожить долгую жизнь и не познать ее сладостного вкуса. Можно было не услышать про нее, когда она была совсем рядом. Можно всю жизнь охотиться за новичками, неискушенными в благородной игре тессера, или в кости. Можно просто прожить жизнь напрасно…
В Империи в кости играли все. От младенца и до глубокого старика, и от раба до императора. Только пьяные матросы играли двумя кубиками, радуясь, как дети, когда у противника выпадала двойка, а у них самих — двенадцать. Это забава для дурней, а не для настоящих знатоков. Они, знатоки, играли пятью кубиками, а правила в этой игре были не проще, чем в этой новой напасти, захватившей Константинополь — шахматах. Как можно сжульничать при игре в эти проклятые шахматы, Фока решительно не представлял. Его тактика был простой, как топор. Он вначале играл честно, подливая противнику вина, а когда тот полностью терял контроль, бросал на стол свои собственные кости, геометрия которых была, мягко говоря, далека от идеала. Этот фокус работал уже многие сотни лет, и не давал сбоев. Правда, сам Фока был довольно известен, как нечистый на руку игрок, а потому самые сладкие куски уже давно проходили мимо него. В таверны, где резались в кости приезжие купцы, его давно не пускали. Хозяева слишком уж дорожили денежной клиентурой, чтобы терять ее из-за такого. Фока уже привык к тому, что его удел — мелкие провинциалы, которых Константинополь переваривал и выплевывал, словно обглоданную кость, но тут фортуна повернулась к нему лицом. Сначала один мальчишка принес весть, потом другой, потом третий…
Сигурд Ужас Авар, этот простодушный олух, оказывается, любил перекинуться в кости. В этом не было ничего удивительного, все варвары азартны. Но тут было кое-что еще. Сигурд, обласканный самой императрицей, таскал на себе в виде цепей и браслетов целое состояние. Так делали многие из данов, не признававших иного способа хранения денег, но Сигурд был вне конкуренции…
Фока уже пару раз сыграл с ним, и проиграл какие-то пустячные суммы, втираясь в доверие. Ведь у него и на этот случай имелись подпиленные кости. Фока уже очень давно не испытывал такого удовольствия. Ни одна шлюха не могла подарить ему такого острого
