даже пробыл в таборе целых три дня у старого гекко.
«Уж не разлюбил ли меня Андор? – думала урма. – Что, если он на самом деле разлюбил меня? Не видать уже тогда мне больше радостных дней. Еще тяжелее станет жить среди чужих».
Тут, как на грех, узнала урма, что Андор ходит к гекко в табор. А у гекко дочь-красавица.
– Полюбил Андор дочь гекко, – решила урма. – Что же, она такая же цыганка, как и он. Она ближе ему, чем я – свободная урма. Нет, видно, одно осталось мне – умереть, и я избавлюсь от тоски и горя, и Андор будет счастлив.
Заплакала урма.
Что же, действительно Андор полюбил красавицу-цыганку, дочь гекко, и забыл жену свою? Нет, он любил ее по-прежнему. Только как урму влекло в горы, так влекло и Андора, вольного цыгана, в родной табор.
Как-то вернулся Андор домой и застал жену свою всю в слезах. Он подошел к ней, обнял ее и спросил:
– О чем ты плачешь? Не обидел ли тебя кто-нибудь, пока меня не было дома?
– Нет, никто меня не обижал, – прошептала урма, – грустно мне.
– О чем же ты все грустишь? – расспрашивал жену Андор.
– Ах, не спрашивай, Андор, – ответила урма, – а лучше, если ты еще хоть немного любишь меня, то исполни одну мою просьбу.
– Ты знаешь ведь, что я люблю тебя, – ответил Андор, – и с радостью исполню, если только смогу, твою просьбу. Чего же ты хочешь?
– Выйдем на минутку из дома, и я скажу тебе, о чем хочу тебя попросить.
– Но отчего же ты не хочешь сказать этого здесь?
– Нет, здесь, в доме, нельзя. Выйдем.
– Ну, выйдем, если хочешь, – сказал, пожимая плечами, Андор.
Вышли они из дома. Урма сделала несколько шагов, обернулась к Андору, обняла его и сказала:
– Ну, поцелуй меня так, как поцеловал тогда, помнишь, там, в горах, на поляне.
– И в этом вся твоя просьба? – сказал, улыбаясь, Андор. – Изволь, но только поцеловать тебя я мог бы и дома, на улицу для этого выходить нечего.
– Нет, Андор, моя просьба не в этом. Вот моя просьба, – с этими словами урма распустила свои волосы, отделила три блестящих волоска и сказала: – Вырви их, Андор, они принесут тебе счастье. Только погоди, я еще раз обниму тебя и поцелую.
Она обняла Андора и крепко-крепко поцеловала его в губы.
Невыразимая грусть светилась в ее голубых глазах.
– Но зачем же я буду вырывать эти волосы? Я и так счастлив, – сказал удивленный Андор.
– Ах, сделай это скорее, так нужно! – прошептала урма.
Послушался Андор. Он взял осторожно три волоска и вырвал их. Как подкошенная, упала урма на землю и умерла. Вскрикнул Андор. Нагнулся к ней и хотел поднять ее. Но не было уже перед ним ее тела, оно ушло в землю, а из земли поднялась высокая, стройная осина, печально шелестя листьями.
Долго горевал по жене своей Андор. Но всякое горе проходит. Успокоился и Андор. Через год женился он на красавице, дочери гекко. А три золотых волоса его первой жены-урмы принесли ему счастье и несметное богатство.
Красавец Петру и «дочери нивашей»
Давно-давно жил в Семиградье молодой цыган по имени Петру. Он был беден, беднее всех в своем таборе. Целыми днями работал он, как простой поденщик, по окрестным деревням и с трудом зарабатывал столько денег, что ему едва-едва хватало на пропитание. Но даже из своего крайне скудного заработка ухитрялся Петру откладывать каждый день несколько грошей. Он не позволял себе вечером выпить хоть одну только маленькую чарочку водки, а в этом не отказывал себе ни один из поденщиков. Петру все копил да копил деньги. Часто товарищи смеялись над Петру и называли его скрягой. Но он не отвечал на их насмешки, а только усмехался и скорее уходил. Петру не водил компании с веселой разгульной цыганской молодежью, сторонился он и девушек-цыганок, никогда не принимал участия в их играх и плясках, как ни звали они его. А часто молодые цыганки засматривались на красавца Петру: каждая из них охотно стала бы его женой и не посмотрела бы на то, что он так беден. Да и красив же был Петру, прямо на редкость: высокий, стройный, его густые, черные кудри вились кольцами почти до самых плеч; темно-карие глаза смотрели смело и открыто, тонкие правильные черты лица были словно отлиты из бронзы, а на щеках играл здоровый румянец.
Но почему же молодой красавец Петру сторонился юных цыганок? Для кого копил он деньги? Неужели он был на самом деле скрягой?
На самом краю деревни, в которой часто работал Петру, в бедной хижине жила старуха со своей падчерицей Марией. Одиноко жила старуха. Ни к кому она не ходила, да и к ней никто не ходил. Все в деревне побаивались ее. Дурная шла об этой старухе слава по деревням. Говорили, что она – злая колдунья, научившаяся всякому волшебству у ведьм и страшного толстого ниваша с огненно-красными волосами и бородой, который выходил к ней по ночам из реки, протекавшей недалеко от деревни. Не любили и боялись старухи крестьяне, а чем больше боялись, тем больше жалели Марию, добрую, приветливую девушку, красивую и нежную, как незабудка.
К этой-то старухе часто ходил красавец Петру, но не ради ее искусства, а ради Марии. Часто поздним вечером, когда старуха, кряхтя и охая, словно у нее все кости болят, ложилась спать, приходил красавец Петру к хижине и ждал, когда выйдет Мария. Вот тихо скрипнула дверь. Озираясь по сторонам, нет ли кого на улице, переступила Мария порог, сделала несколько шагов в густых сумерках приближающейся ночи и очутилась, словно птичка, окутанная сетью, в объятьях Петру.
– Ах, Петру, как ты меня испугал, – шепчет чуть слышно Мария, – я хотела уже вскрикнуть от испуга, насилу удержалась.
– Что ты каждый раз пугаешься меня? Ах ты трусиха, трусиха! – крепко целуя Марию, ответил Петру. – Что ты так долго не выходила? Я ждал-ждал тебя. Думал, что ты так и не выйдешь. Пойдем туда, сядем под дерево, мне нужно о многом поговорить с тобой.
Обнявшись, пошли Петру и Мария к высокому буку и сели.
– Послушай, Мария, – сказал Петру, – ты знаешь, как я люблю тебя. Я жить не могу без тебя. Мне кажется бесконечным день, если я не увижу тебя хоть издали. Теперь уже осень. Скоро наш табор уйдет далеко отсюда, туда, где живем мы зимой. Я не переживу без тебя целую долгую зиму.
