нас высшими богами,
Что ушли в развитии вперёд.
Вам перенимать у нас замашки –
Извращения, свободный секс.
Видеть вас в смирительной рубашке,
Сделать из державы «вашу Рашку»
Для меня особый интерес.
Мне для поединка человека
Отыщите, с ним наверняка
Разберусь я, словно Тузик кепку
Разорву я вовсе не для смеха –
Посрамлю Израиль на века».
С этих слов, что ненавистью дышат,
Ужаснулись страшному концу
Люди, звуков музыки не слышат…
Как с гастролей с гуслями подмышкой
От царя Давид пришёл к отцу
В Вифлеем обратно, к Иессею.
Взрослых трёх сынов послал отец
Воевать, а младший рожь не сеет,
Зябь не пашет, а порой весенней
Всё пасёт в полях своих овец.
(Вифлеем Иудину колену
Отдан был, Писание гласит.
Пятый пункт воистину нетленен.
Здесь узнал я, как по лбу поленом –
Ефрафянина был сын Давид,
То есть не с Иуды, а с Ефрема
Род ведёт Давид, а с ним Христос.
Впрочем, не биограф я тюремный,
Не теолог — так какого хрена
Свой сую, куда не просят, нос?)
Голиаф, крутой Филистимлянин,
Выставлял себя аж сорок дней…
Слушали тот бред Израильтяне
И дрожали, вдруг момент настанет,
Когда враг окажется сильней.
Иессей собрал тогда Давида,
Десять дал хлебов братьям снести,
Их начальнику он не в обиду
Дал сыров штук десять не для виду,
А с прошеньем родину спасти.
На позициях трубили в трубы,
Чтобы дух у воинов поднять
Под верблюжьим одеялом грубым…
Собрались они в Долине дуба
Не за тем, чтоб дуба на ней дать.
В стане шли вовсю приготовленья
К страшной схватке не на жизнь, на смерть.
С криком все готовились к сраженью,
Строй стоял к плечу плечом саженным,
За царя готовый умереть.
Силы две сошлись, строй против строя,
А Давид, отцу чтоб угодить,
Братьев должным образом настроить,
Прямо в строй у завтрашних героев
О здоровье их пришёл спросить.
И пока вели они беседу,
Кто из них страдает от чего,
Голиаф возник с башкою медной
И ругался крайне непотребно
Так, что все бежали от него,
По дороге говоря с испугу:
«Видите, что этот жлоб несёт –
Израиль поносит, его ругань
Мусором летит на всю округу,
Кто её в контейнер соберёт,
Урной на башку его оденет?
Если б кто убил его, Саул
Смельчака из всех наличных денег
Одарил бы как на день рожденья,
Только шире подставляй баул.
Кто бы демонтировал умело,
Снёс бы на помойку этот шкаф –
Царь Саул за тот поступок смелый
Дом отца б его свободным сделал…
(Значит, прав был с рабством Голиаф).
И сказал Давид вокруг стоящим:
«Что я слышу, это ли не трёп,
Что свободу обретёт обрящий,
Если Голиафа спрячет в ящик
Так, что тот замок не отопрёт?
Необрезанный нас так поносит,
Словно мы попы, а он Ильич
Или Луначарский в Наркомпросе…
Морда кирпича мерзавца просит,
И она получит свой кирпич,
Ну, а кто убьёт его — награду…
До того, как мне поможет Бог,
Полис страховой оформить надо,
Знать, кому овец оставить стадо,
Поручитель кто и где залог».
Елиав, брат старший, на геройство,
Что задумал выказать Давид,
Рассердился и сказал по-свойски:
«На кого овец в пустыне бросил?
Ты же разоришь нас, паразит.
Знаю я твоё высокомерье
И дурное сердце. Жесткосерд,
На сраженье ты взглянуть намерен,
Оценить возможные потери
И понять, чей дальше будешь смерд».
А Давид своё — убью и точка,
Пофигу, что жлоб он и амбал,
Голиаф. Народ слова те точно
Доложил командованью срочно,
Царь Саул к себе его призвал
И сказал: «Ценю твою горячность,
Патриот ты, истинный еврей.
Но пойти тебе — погибнуть значит.
Ты в сравненье с Голиафом мальчик,
А он воин с юности своей».
Отвечал Давид Саулу в пику
Об опасной доли пастуха:
«Да пастух я, воин невеликий,
Но и мне случалось в повилике
У медведя вынуть потроха,
Вырывать овец из львиной пасти.
Если нападёт лев, озверев,
Я его за гриву, рву на части
И такой представлю вам ужастик,
Не поймёте кто пастух, кто лев.
Догонял машины я в пустыне,
Джипы перевёртывал не раз,
Если кто по глупости ослиной
Ярочку мою в багажник кинет
И на газ давить, чтоб скрыться с глаз.
Поступлю Израилю во благо -
Кирпичом пройдусь я по лицу
Голиафа, проявлю отвагу
И за войско Господа живаго
Освежую лучше чем овцу,
Поношение сниму с отчизны,
Необрезанным задам урок…»
Так Саула не без артистизма
Уболтал Давид с его харизмой,
Не иначе, Бог ему помог.
Отрока одел в свои одежды
Царь Саул. Прикид не подошёл.
Три экс эль болтается и режет
Там, где облегать должно бы нежно,
Ведь железки это вам не шёлк.
Шлем сползает на глаза и слепит,
Сбоку меч ходулей при ходьбе…
В дорогом таком великолепье
Хорошо прилечь в семейном склепе,
А Давид лежать не захотел,
Снял с себя доспехи, посох в руку,
Пять камней поглаже из ручья
Положил в свою пастушью сумку
И пошёл на Голиафа, суку,
Из оружия — одна праща.
Выступил Филистимлянин тоже,
С ним оруженосец. Голиаф
Глядя на Давида скорчил рожу,
Дескать, не видал юнца моложе,
Годного ну разве что для love,
Ибо белокур он и пригожий,
Не для битвы создан — для любви,
Без доспехов с атласною кожей.
Голиаф к нему: «Неосторожно
Ты себя ведёшь, мой визави.
Мальчик ты противный с голой палкой,
С локоном, спадающим на лоб…
Спрячь свой камень, я же не собака…»
А Давид в ответ с особым смаком:
«Ты собаки хуже, юдофоб».
Между ними завязался сразу
Очень интересный диалог.
Педофил без мысли безобразной
В этот раз юнца назвал заразой,
Всех привлёк богов, которых смог
Вспомнить из языческого сонма,
И Давида проклял на корню:
«Подойди ко мне, — кричал — бесёнок,
Прелести твои отдам я совам
На прокорм и хищному зверью».
Но Давид остался не в накладе.
Говорить всегда он был артист,
Вот и здесь не оскорблений ради
Красовался словно на эстраде,
А вложил в слова глубокий смысл:
«Ты с копьём, с щитом, ругаясь матом,
На меня идёшь, скрываешь страх,
Проклиная всех жидов пархатых.
Я же на тебя иду не в латах –
Имя Бога на моих устах.
С
