красного тыла. И вместо «фонаря» штабс-капитан получил задание отправиться под Одессу, готовить восстание среди немцев-колонистов.
Он благополучно перешел фронт, добрался до места назначения и тут осел. Сначала к нему приезжали курьеры, связные, но он, напуская на себя таинственный вид, намекал на какое-то особое задание, для которого еще не пришло время. Постепенно его оставили в покое, и подготовку к восстанию вели полковник Эбеналь, подполковник Шок со своими сыновьями и поручик Дукерт.
Такое положение штабс-капитана вполне устраивало, в доме Адама Гильфера он чувствовал себя неплохо, а за отсутствие прекрасного пола вознаграждал себя увеличенными порциями самогона.
С прибытием полковника Горицкого наступал конец такой жизни. Ну что ж, от судьбы не уйдешь. Только чего же этот полковник начал с критики Добровольческой армии? Впрочем, в этом, может быть, есть своя логика. Поход Деникина провалился. Добрармию в народе стали называть попросту «грабьармией». Значит, чтобы снова добиться успеха, нужно раскритиковать старые порядки.
— В доверительной беседе с членами правительства и высшими чинами армии Петр Николаевич прямо сказал, что мы сейчас не можем выступать под знаменами Добровольческой армии за восстановление монархии. Эти знамена себя скомпрометировали, и за ними народ не пойдет…
«Вот так так!» — удивленно подумал Булдыга-Борщевский. Он-то хорошо знал, что и сам барон Врангель и все его окружение и мыслить боялись о России без батюшки-царя и вдруг — долой монархические знамена. А может, так нужно? И не удержался, спросил:
— Каково же будет устроение земли русской?
— Народ, русский народ сам выберет себе хозяина! — торжественно провозгласил князь Горицкий.
Игорь Мстиславович считал, что хозяином страны должен быть только царь. Другого не признавал. Всякие там республики, конституционные монархии, может, и хороши для Европы, а России, «третьему Риму», наследнице святой Византии, волею судеб завещан самодержец. Но сейчас не время об этом говорить. И он повторил:
— Народ сам изберет себе хозяина!.. А теперь, господа, позвольте зачитать недавно изданный их превосходительством генералом Врангелем приказ, вам, наверное, еще неизвестный.
Вынул из кармана френча лист тонкой, как шелк, бумаги. Специально изготовленная на лучших фабриках Франции, такая бумага совсем не шуршит, ее удобно и безопасно зашивать в любой части одежды. Она и была зашита в рубашке князя, когда он высаживался из лодки контрабандиста у Лонжерона.
«Приказ правителя и главнокомандующего вооруженными силами на Юге России. 20 мая 1920 года № 3226, г. Севастополь.
Русская армия идет освобождать от красной нечисти родную землю.
Я призываю на помощь мне русский народ.
Мною подписан закон о волостном земстве и восстанавливаются земские учреждения в занимаемых армией областях.
Земля казенная и частновладельческая сельскохозяйственного пользования распоряжением самих волостных земств будет передаваться обрабатывающим ее хозяевам.
Призываю к защите родины и мирному труду русских людей и обещаю прощение заблудших, которые вернутся к нам.
Народу — земля и воля в устроении государства!
Земле — волею народа поставленный хозяин!
Да благословит нас бог.
Генерал Врангель».
— Мне к этому больше добавить нечего, — закончил чтение Горицкий. — Уверен, что свободы, дарованные бароном, приведут под наши знамена всех людей России.
— Там о земле не совсем ясно сказано, — после недолгого молчания проговорил Гильфер. — С товарищами нам не по пути. Либо они нас, либо мы их, без ножа нам не разойтись. Но если помещики — тоже нам ни к чему…
Адам Гильфер не помещик, но разными правдами и неправдами сумел скупить 1200 десятин земли. Красные отобрали у него всю, кроме подушного надела. А как Врангель?
— Размер участков землевладельцев планируется установить в шестьсот гектаров…
«Значит, все-таки половину придется отдать», — думает Гильфер.
— Остальная подлежит выкупу… Барон сказал, что новый закон касается и его. Я могу это повторить, но…
Произнес то, в чем был уверен:
— Но это не окончательное решение. Все решать будет сам народ, земский собор, когда мы покончим с большевиками.
Гильфер заулыбался: раз так, то и беспокоиться не о чем, в земский собор войдут свои люди. А Булдыга-Борщевский негромко, но так, чтоб все услышали, буркнул:
— Будет вам и белка, будет и свисток…
Князь Горицкий, словно не слыша его реплики, спросил:
— А теперь, господа, прошу доложить, какова обстановка здесь.
Полковник Эбеналь вскочил, щелкнул каблуками:
— Сразу же после прибытия господина штабс-капитана, — он скосил глаза на Булдыгу-Борщевского, — началась подготовка. В Ландау, Ватерлоо, Штемберове готовы подняться в любой момент. Установлена связь с колониями Гросс-Либенталь и Мюнхен. Наши и прибывшие от вас люди выехали в окрестные колонии, — полковник перечислил их. — Завтра-послезавтра они возвратятся. Я, к сожалению, из-за этого, — качнул перевязанной рукой, — сам выехать не мог. — И пояснил: — Господин Арканов обещал беспрепятственную высадку. Да и высадились неплохо, а вот в последний момент…
Вздохнул и продолжал:
— Мало оружия. Не хватает винтовок, всего три пулемета, но два из них неисправны…
— Нам главное — подняться. Как только выйдем на берег моря хотя бы на небольшом участке, сразу же будет высажен десант и доставлено необходимое вооружение вплоть до тяжелых орудий. С прибытием связных определим время…
— В народе ходят слухи, — начал Гильфер, — что в ближайшие дни большевики объявят мобилизацию. В этот день и надо начать. Новобранцы в наших местах не очень-то жалуют большевиков, так что пойдут за нами. Но все дело в оружии…
— Хорошо, господа, все эти вопросы мы решим, как только явятся связные. А теперь… — и князь Горицкий встал.
Поднялись и остальные, направились к выходу.
Глава IX
ОТКРОВЕННЫЙ РАЗГОВОР
— Господин штабс-капитан, прошу остаться!..
Булдыга-Борщевский снова сел на стул, вынул из кармана золотой портсигар, достал из него самосад, быстро свернул цигарку, закурил, пустил клуб дыма на распятие.
— Откуда это у вас? — кивнул полковник на портсигар.
— Благодарное население преподнесло.
Князя даже передернуло: под этими словами подразумевалось любое изъятие ценностей у населения: от реквизиции до откровенного грабежа. И князь, свято веривший в идею белого движения, считал, что вот это-то в значительной степени и предопределило крушение похода Деникина.
— Да что вы так? — заметив недовольную гримасу князя, спокойно сказал Булдыга-Борщевский. — Подумаешь! Не обеднеют эти толстосумы… Эх, вот в Киеве мы изымали крамолу! — ввернул он словечко, бывшее в ходу у контрразведчиков.
— Доизымались! Попробуйте теперь после всего, что было, убедить народ в необходимости свергнуть большевиков, добиться, чтобы они нам поверили, за нами пошли.
— Не пойдут — потянем, как баранов на убой. А этих… Этих и не так еще нужно потрясти.
— Да вы… вы… вы понимаете, что говорите?!
Булдыга-Борщевский молча встал, подошел к огромному, резного дуба
