не губить.
— Не нужно, не беспокойтесь, — запротестовал Кисляк. Однако вещи взял и унес к себе в комнату довольный, что все так просто разрешилось.
Спал Вадим Петрович тревожно, опасаясь пропустить нужное время. Уходя, выпил кружку холодного молока с хлебом, приготовленные хозяйкой. У цели оказался к сроку. Из калитки сада вышел мужчина, одетый почти так же, как и он. Кисляк побрел следом, ничуть не сомневаясь, что это Попов. На пристани тот заглянул в будку, вместе со сторожем сходил в сарай, вынес подвесной мотор и направился к дальнему концу бревенчатого причала. Когда Попов стал возиться с замком, Вадим Петрович окликнул:
— Доброе утро, Николай Васильевич!
Попов замер, потом медленно распрямился. Долго и внимательно разглядывал лицо Кисляка. Сдавленным голосом, зло бросил:
— Будь ты проклят, «крестник». Выходит, за что боролись, на то и напоролись? Черт с тобой, лезь в лодку: в море и поговорим. Лезь!
Кисляку стало не по себе. Засосало под ложечкой, но он шагнул в лодку и пробрался к лавке на носу. Попов рванул пусковой шнур. Мотор затарахтел. Скоро они были уже далеко от берега.
Красно-медное солнце висело над берегом, как большой воздушный шар, и медленно поднималось над горами и белой россыпью домиков зеленого города. Попов, казалось, был целиком поглощен лодкой. Вадим Петрович теперь имел возможность хорошо рассмотреть его. Услужливая память приподнимала завесу над былым. За расплывшимися чертами налитого, щекастого лица проступала прежняя скуластая, с вечным оскалом физиономия Николая Горбачева, того самого Горбачева, который когда-то, пересыпая речь блатными словечками и запугивая, привлек его к работе на вражескую разведку.
В ритмичном постукивании мотора прошло двадцать молчаливых минут. Наконец, Попов, уставившись в лицо Вадима Петровича злыми застывшими глазами, громко заговорил, словно его попутчик и впрямь собрался удить:
— В этом месте отмель. Мы пришли первыми. Хорошо берет бычок, барабулька, бывает скумбрия. — Выключил мотор и выбросил за борт небольшой якорек. Поскреб пятерней лысеющую макушку и без всякой связи с предыдущими словами уже тихо спросил: — Скажи, только откровенно, как вам удалось меня застукать?
Вадим Петрович вымучил улыбку.
— Если совсем откровенно, то не знаю. Антон Васильевич только напомнил мне, какую роль ты сыграл в моей жизни. Показал твое фото и дал адрес и инструкцию. Сначала я стушевался, а потом захотелось вдруг отыграться на тебе за прошлое. За свой испуг и унижение.
— Из-за этого только и поехал? Мстительный, выходит, ты мужик, — несмотря на душившую его злобу, усмехнулся Попов. — А ведь ты мой «крестник». Это я им тебя подсунул.
— Ну, меня они и без тебя находили, — самодовольно улыбаясь, сказал Кисляк и закурил. Предложил сигарету Попову.
Попов отрицательно покачал головой.
— Предпочитаю табачок, — достал металлическую коробку, прямую английскую трубку. Кисляк уловил аромат дорогого табака.
Попов вдруг словно забыл о своем пассажире. Выбросил самодур, стал дергать леску. Вскоре вытянул ее, и в лодку плюхнулись две серебристые испуганные рыбки. Снова выкинул за борт леску, поправив на крючках приманку.
— Между прочим, рыбу ловить нужно. А то придет кому на ум, что мы сюда не за тем приплыли. Лови давай, — и тут же спросил: — Оружия у тебя, конечно, нет? — Взглядом ощупал Кисляка. — Я ведь могу еще раз попробовать оторваться от хозяев. Скажем, инсценировать несчастный случай. Переверну лодку, и ты утонешь. Помогу в этом. Отсюда до берега далеко. Что садился ты ко мне, даже сторож не видел, в будку зашел, — продолжал он рассуждать вслух. — Правда, за нами могли наблюдать пограничники. Но что, собственно, они увидят? Перевернулась лодка. Пока суть да дело… А?..
По спине Кисляка пробежал холодок. Выражение глаз Попова говорило о том, что тот и впрямь решает, как ему с ним, Кисляком, поступить. Вадим Петрович изрядно перетрусил. Лихорадочно работавший мозг подсказал спасительную мысль.
— Только есть одно обстоятельство, — выдавил он из себя. — Я не один. Человек на берегу хорошо знает, что ему нужно делать, если меня не будет. — И уже смелее добавил: — Я, дорогой, не тот простачок, с которым ты когда-то имел дело. Могу и зубы показать.
— Это мне и нужно было знать, — мрачно ответил Попов, набивая трубку.
— Значит, высокие договаривающиеся стороны радостно идут навстречу друг другу, — осмелел Кисляк, смахивая с лица обильно выступивший пот.
— Заметано! — буркнул Попов. — Давай к делу. Что ему от меня нужно?
— Я пробуду тут неделю. Твоего друга интересуют, раз уж ты тут оказался, местные картинки. На побережье есть, говорил он, разные там объекты. Просил поснимать. Сделать заметки на карте, можно на самой обычной, которую за копейки продают в магазинах.
— Это ведь ерунда. Манная каша младенцу. Сам понимаешь, что ничего такого сверхсекретного я в своем положении ему не дам. Выслуживается, гад, перед своим начальством. Халтура. Ну попробую, липу какую-нибудь сотворю. Только все равно я от него оторвусь…
— Он еще рекомендовал обратить внимание на здешних мусульман, — сказал Кисляк. — Разузнать, какие тут вообще есть религиозные секты. О способах связи договоримся. Кое-что для тебя у меня с собой. Антон Васильевич и деньги прислал.
— Деньги? Деньги возьму. А зачем ему мусульмане? Богомольцы ему зачем? Смех. Уж не пойму, кому он вообще служит. Может, папе римскому? Ну, ладно, заметано, — прервал свои рассуждения Попов. — Рыбачь. Мы уже не одни…
2
Не без чувства страха и душевного смятения господин Лунстром ступил на землю родной Эстонии. Сколько времени утекло. Шутка ли сказать, тридцать три года — целая жизнь. Покончив с недолгими таможенными формальностями, господин Лунстром расспросил представителя «Интуриста» о гостинице и, узнав, что она близко, попросил захватить его чемодан, ибо сам захотел добираться пешком, посмотреть город.
Из переписки с другом Лунстром знал о большом строительстве в Таллине, но истинный размах его потряс. За три десятилетия город вырос, наверное, вдвое. Появились целые новые районы. Глаз радовала чистота улиц. Забыв о гостинице, он шел и шел, не чувствуя усталости. Захотелось заглянуть на площадь к ратуше, посмотреть на крепостные стены, башни старого города.
В гостиницу Лунстром попал лишь часа через два, обед в ресторане уже ждал его. Поднявшись в номер, он почувствовал, что прогулка утомила его, и решил отдохнуть. Когда в окне день начал гаснуть, ему позвонили. Это был приятный женский голос. Поздравив с прибытием в Таллин, от имени «Интуриста» ему предложили выбрать программу вечернего отдыха: цирк или театр. Но он, поблагодарив, отказался, сославшись на усталость. Однако вскоре вышел из гостиницы с тяжелым портфелем. Пройдя улицу Пик, нашел будку телефона-автомата и набрал номер.
— Вас слушают! — ответил женский голос.
— Это квартира Тооме?
— Да. А кто вам нужен?
— Попросите,
