Книга Запретная любовь - Халит Зия Ушаклыгиль

Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 90

***

Некоторые подмеченные в Нихаль особенности пробуждали небольшой страх в её сердце. У ребёнка были странные, не поддающиеся анализу противоречия. Жалость к ней всегда преобладала в любви отца и домочадцев и чувство, что любят из жалости, делало ещё тоньше и чувствительнее больные, наследственно слабые нервы ребёнка. Это создавало вокруг неё атмосферу покорности и словно распространяло ядовитое дыхание, которое не погубит, но заставит постоянно увядать этот нежный цветок. Поэтому в Нихаль было сиротское страдание, вызванное плачущим выражением глаз окружающих. Может быть, это не привлекало бы столько внимания, если бы не причина. Противоречия делали яснее и определённее тонкость, вытекавшую из покорности. Были моменты, когда Нихаль вела себя настолько избалованно, что казалось, будто она вдруг стала другим ребёнком. Особенно с отцом она иногда становилась избалованным маленьким ребёнком, залезала к нему за колени и хотела поцеловать его губы под усами в месте, где жёсткие волоски не могли поцарапать, словно её не удовлетворяла любовь в такой степени и хотелось быть любимой ещё больше. Нихаль, казалось, постоянно пыталась убежать от непрерывно мучавших её грусти, тайных, глубоких сердечных огорчений, нельзя было ожидать, что она будет оставаться на месте дольше пяти минут, забавляться чем-то больше пяти минут,

Это особенно беспокоило мадемуазель Де Куртон. Она не могла заставить Нихаль полчаса аккуратно заниматься правописанием или играть на фортепиано; уроки постоянно прерывались и состояли из обрывков. Неведомым образом Нихаль усваивала такие постоянно прерывавшиеся уроки.

Если Нихаль не успокаивали истерика и пролитые слёзы, раздражительность продолжалась несколько дней. После слёз, конвульсий и топания ногами её лицо успокаивалось от усталости, будто она много спала, словно приступ утомил и заставил отдохнуть. Слёзы, проливаемые через неопределённые промежутки времени по неожиданным причинам, были следствием излишней хрупкости души и обязательно требовали выхода. Затем начинался период безумной радости; широкие холлы и большой сад особняка тонули в шуме бесконечных прогулок с Бюлентом, Джемиле и Беширом.

Мадемуазель Де Куртон боялась, как бы худое, тонкое тело Нихаль не сломалось среди этих крайностей, как тонкая, нежная, непрочная ветка, случайно попавшая в точку соприкосновения разных ветров.

Они подолгу обменивались мнениями с Аднан Беем, обдумывали разные способы, как можно уравновесить темперамент ребёнка, смягчив, насколько возможно, эти крайности! Но нервная суета постоянно бунтовала против задуманных мер.

Трудности наблюдались особенно в руководстве отношениями с Бюлентом. Нихаль хлопала в ладоши и с радостью принимала известие о том, что из живота матери извлекут младенца, но после его рождения внезапно произошло изменение. Она придумывала всевозможные капризы, чтобы не уходить от матери, привычно приходя к ней один-два раза в день, не оставлять другим возможность заниматься новорождённым, забираться в кровать матери и всё время целовать Бюлента. Пока ребёнок неделю оставался в комнате матери, казалось, что Нихаль сошла с ума от ревности. Когда ребёнка пришлось забрать от больной и поместить в один из уголков особняка, к Шакире Ханым, стало ясно, что Нихаль забыла про Бюлента. Ребёнка приносили матери редко и тайком, Бюлента редко видели в особняке.

Позже ребёнка забрали от Шакире Ханым и спросили у Нихаль, можно ли передать его мадемуазель Де Куртон. Ей сказали: «Мы отдадим тебе Бюлента, будешь его воспитывать, укладывать спать, одевать, теперь он будет твоим.» Казалось, что Нихаль попалась на эту уловку. Она с безумной радостью согласилась с тем, что ей отдадут Бюлента и что Бюлент принадлежит Нихаль, только Нихаль и никому другому.

В ревности Нихаль не было коварства, которое почти у всех детей смешано с ревностью; она не кусала тайком ребёнка за палец и не щипала его тихонько за руку. В её ревности было что-то иное. Она оберегала Бюлента ото всех, а не всех от него и хотела быть к нему ближе всех, поместив себя между ним и другими.

В доме установился обычай (всё началось с шутки, постепенно стало правилом и приобрело силу обычая): когда что-то происходило с Бюлентом, обращались к Нихаль, через неё делали предостережения Бюленту и даже грозили ему.

Потеряв мать, Нихаль по неразличимому велению сердца ещё больше сблизилась с Бюлентом.

Природное чувство как будто побуждало маленькую девочку стать для младшего брата матерью, но такой матерью, которая ревновала бы ребёнка ко всем и у которой разрывалось бы сердце, когда до него дотрагивалась чужая рука.

Как-то Аднан Бей подкидывал Бюлента на коленях. Нихаль не смотрела в ту сторону, чтобы не видеть их. Отец не смог удержаться и поцеловал крошечные пухлые щёчки звонко смеявшегося Бюлента, Нихаль повернула голову, не удержавшись, подошла и прижалась к ним, так ей хотелось опустить занавес над поцелуем. Когда отец остановился и посмотрел на неё, она вдруг покраснела, но призналась и сказала: «Ох! Хватит уже, отец… Мне нехорошо!» В этих словах отразилась чувствительная душа Нихаль. С тех пор Аднан Бей воздерживался от проявлений любви к Бюленту, когда Нихаль была рядом. Но она уже выработала правило и когда неведомо как понимала, что кто-то хочет приласкать Бюлента и боялась, что он сделает это, не получив её разрешения, то говорила что-то вроде: «Вы совсем не любите Бюлента!»

Если в мире существовал кто-то, ушедший от волнений, избавившийся от множества ограничений, не ведавший о том, что происходило вокруг, это был Бюлент. Его интересовало только одно: смеяться… Нихаль смешила его больше всех на свете, выпускала на волю его задорный смех. Особенно когда брат и сестра были одни, без чужих.

Спальни располагались на верхнем этаже особняка и смотрели на сад. Из большого холла к ним вёл широкий коридор. В первой комнате спал Аднан Бей; в третьей была мадемуазель Де Куртон, а дети находились в комнате между ними. Здесь они были одни, но в то же время рядом с отцом с одной стороны и старой девой с другой. Двери между комнатами лишь занавешивали на ночь. В четвёртой, последней, комнате по коридору для детей был устроен класс. Комната, отведённая под класс, была постоянной проблемой для мадемуазель Де Куртон. Она клялась, что во мире не могло быть ещё одного места, настолько обречённого на беспорядок, как эта комната, которая была площадкой для ураганов, а не занятий Бюлента. Аднан Бей, который доходил до крайностей, когда дело касалось порядка и мог поднять страшный шум из-за того, что в доме переставили стул для курения, не заходил в эту комнату и утверждал, что чувствовал нервозность, если входил туда.

Здесь Бюленту разрешили делать всё,

Ознакомительная версия. Доступно 18 страниц из 90