и его отсутствие у Михэли.
За то время, пока она колдовала над пробирками и записывала результаты, солнце медленно падало к горизонту, пока не закатилось за город. Ася заметила, что стемнело, только перестав различать строчки, когда заносила результаты второго своего опыта – выведения спирта из крови у спортсмена. Пришлось включить лампы, глянула на часы – ох, уже одиннадцать вечера! Она провела больше восьми часов, выясняя, злоупотребляет ли спиртным мнимый потерпевший!
В эту минуту за дверью, которая оставалась открытой, в дальнем конце коридора раздались голоса, шаги, кто-то спустился по лестнице, прошел мимо лаборатории, а потом быстро вернулся.
– Ты что здесь делаешь?
Ася вздрогнула, оторвав голову от протокола – она как раз завершала его.
На пороге стоял ее муж в своем двубортном сером пальто с поднятым воротником и в шляпе, держа под мышкой какие-то папки, в удивлении переводя взгляд с нее на уставленный бутыльками стол, на раскрытый шкаф и непотушенную спиртовку. Из-за его спины выглянула Майка, держа в руках портфель, набитый учебниками, она была тоже одета – темно-бордовое с широкими карманами пальто колокольчиком, вязаная шапка клош, которая неизменно исчезала в портфеле, как только девочка отдалялась от дома на безопасное расстояние.
– Константин Федорович… Ой, Костя… я… – Ася было перепугалась, вскочила и даже назвала мужа по имени-отчеству, как делала когда-то, но вдруг почувствовала себя страшно усталой, вздохнула, уперев руки в край стола и уронив голову. Оказалось, что совсем не осталось сил, чтобы оправдываться и рассказывать все, что она сегодня совершила.
Собрав увесистую пачку бумаг, исписанную ее ровным почерком, она просто протянула их мужу.
Принимая протокол, Грених все еще пребывал в удивлении. По лицу было видно, что за целый день, проведенный в институте, он смертельно устал, проголодался и хочет спать, но все равно снял шляпу, расстегнул пальто и, прислонившись к лабораторному столу, стал читать. Майка прошла внутрь, со вздохом стянула шапку и плюхнулась на обтянутую синей клеенкой кушетку. Обняв свой туго набитый портфель, она приготовилась терпеливо ждать.
Четверть часа Константин Федорович безотрывно, сосредоточенно читал. Ася, стоя у стола, смотрела то на него, то на рядок пробирок перед собой, заполненных растворами синего, зеленого и красного цветов, оставшимися после проведенных опытов.
– Это, несомненно, большой труд, – проговорил наконец Грених, кашлянув. – Но ты ведь сама понимаешь, что без письменно оформленного разрешения Наркомздрава нельзя делать переэкспертизу. Как ты решилась идти в дом к потерпевшему?
Ася не ответила, подняв на мужа виноватое лицо.
– И сама опросила, одна?
– Да.
– И все это написано полностью с его слов? И про жесткого отчима, и про то, что тот мать бьет? Ничего этого ведь нет в прошлом акте.
– Все-все правда! Он был таким, потому что выпил, стал невнимателен и говорил правду, слова как-то сами слетали у него с языка… Я ему, конечно, немного помогала, отходя от протокольных вопросов, задавала наводящие.
– Какая все же ты у меня… бесстрашная, – вздохнул Грених.
– А что до Наркомздрава, так ведь Леша Фролов сказал тогда, что подаст прошение на переосвидетельствование.
– Но оно же еще не пришло! – мягко возразил Константин Федорович. – У тебя дата стоит 22 сентября, а оно, наверное, в понедельник только готово будет. Кроме того, с этого года действует новый циркуляр – вторичные экспертизы производятся обязательно двумя врачами.
Ася вздохнула, устало присев на стул.
– Все эти опыты, – продолжил он, как-то неловко смущаясь, – они очень любопытны. Но вот определение времени на выведение алкоголя из крови… Тут не хватает еще нескольких проб, взятых раз в час… Но я уверен, что если бы ты могла взять раз в час у него кровь, то непременно это подтвердило бы, что наш друг довольно часто прикладывается к бутылке. Его проверили в прошлый раз слишком поздно, можно было не стараться и не делать этого, но доктор Гладков, видно, неважно учился и не знал, что спирт полностью уходит из крови по прошествии пятнадцати часов.
– Ты хочешь сказать, что все зря? – всхлипнула Ася. – Да и опыты эти проводятся на телах умерших, а не на живых.
– На живых это работает, только несколько иначе… Когда вы проходили их?
– Сегодня на второй и третьей парах у Фанни Давидовны. Отравление этиловым спиртом.
– Фанни Давидовна – хороший педагог, – Грених потер пальцами висок.
– А вдруг сегодня все же пришло письмо из Наркомздрава, просто Леша не успел нам об этом сообщить, – с надеждой подняла голову Ася. – Тогда будет иметь силу мой протокол?
– Без присутствия следователя, без хотя бы одного понятого протокол не имеет силы. Его ни один судья не примет.
– Но там ведь правда!
– Как ты докажешь, что получила у человека эти сведения, не применив силу?
– Но я… – удивилась она, округлив глаза. – Неужели судья не поверит, что я – метр с хвостиком, хрупкая студентка – способна заставить такого бугая, как Кисель, что-то сделать против его воли?
Грених дернул уголком рта в улыбке, продолжая влюбленно и с почти отеческой нежностью смотреть на жену, потом развернулся к столу, взял Асину ручку и расписался под ее заключением: «Образец экспертизы. Работу принял заведующий патологоанатомической лабораторией профессор Грених К. Ф.».
– Я покажу Фролову. Может, получится выдать за дополнительное свидетельство. Но мы все это повторим обязательно, в присутствии свидетелей. И протокол составим по всем правилам. Ты подала интересную идею! – он нежно обнял Асю за плечи, прижал к себе и поцеловал в макушку. – Иди одевайся, поехали домой.
Глава 4,
в которой Майка решает применить силу
Шел пятый час пополудни понедельника, когда раздался настойчивый звонок в дверь. Коля сидел один в пустой квартире, расположившись на полу у кровати в своей комнате, бездумно листал ноты. Его снедала горькая и неотвязная мысль, что он слабак и тряпка и бежать ему некуда. Зачем сказал, что повинится, хотя не собирался этого делать? Кто дергал за язык? Стыдно перед Майкой! Теперь надо ведь еще и выпутываться.
Приступом тошноты накатило воспоминание, как Кисель сгреб за шиворот, потащил в самую гущу драки, как хрипел в самое ухо, обдавая зловонным дыханием: «Не ты, так я его тресну, с удовольствием прибью мадьярского шакала и на тебя свалю! Сядешь за убийство». Мишку, вырывающегося и остервенело орущего, держали несколько человек. Лиц Коля не запомнил, старался ничего вокруг не разглядывать. Хотелось только одного – чтобы все это поскорее закончилось. Сделать дело быстро, чтобы Мишка не успел опознать. Но Коля медлил, и Миша его увидел и узнал, даже вырываться перестал от
