[печать] прикрепили к деревянной доске и на нее накладывали кожаную монету, а вторую печать помещали на монету и молотком ударяли по печати и так отпечатывали на коже надписи верхней и нижней печатей. И отпечатали бесчисленное множество денег и назвали их данг, по-армянски — диан, а по-еврейски — лома.
Затем призвал шах главных в войске — тысячников и сотников, дал им лома и сказал: “Раздайте войскам. Покуда мы здесь, пусть продают и покупают, а когда вернемся в Исфахан, /49а/ отдадите мне по счету кожаные деньги и тем же счетом получите вместо них деньги медные”. Так и сделали, и всего стало в изобилии в войсках, пока не овладел шах Багдадом. В 1073 (1624) году он вернулся в Исфахан и сделал так, как сказал.
Глава XXII
О ПРОГУЛКЕ ШАХА С ЖЕНАМИ
Послушайте и это. Из-за распутных и похотливых желаний своих племя персидское блудит с кем попало без исключения. Но ежели кто посмотрит на их жен, говорят — грех это, стыд и позор также. Когда кто-нибудь из вельмож их идет куда-нибудь с женою своей, повелевает на хождение по дороге наложить запрет, то есть гадага, дабы никто не показался, пока не пройдет жена его.
/49б/ Так делал и царь шах Аббас. Когда желал он пойти гулять с женами и наложницами своими, сперва накладывал гадага, чтобы никто из мужчин не показывался, и приказывал украсить все улицы города, площади и лавки и весь путь их следования, дабы при прохождении смотрели и радовались. Так [приказывал он] делать и в садах и на полях, куда он намерен был отправиться[88].
Однажды, выйдя за город в поле, гулял он со всеми своими наложницами. Жил в Джуге один вдовый иерей, которого звали Дзик[89] тер Степанос. Выходил он иногда за город и бродил один, распевая псалмы. Однажды так же вышел иерей [за город] и гулял, и увидел /50а/ издали много людей, которые шли не спеша. Когда они приблизились немного, увидел он множество женщин и догадался тогда, что это шах. И охватили иерея ужас и дрожь, и в душе уверился он в смерти своей. Бессильный, не знал он, что делать ему, ибо [думал], вот сейчас умрет. Поэтому накинул он на голову короткую рясу и, упав на землю, дрожал. И вот подошел шах с женщинами, остановился над ним и говорит: “Кто ты? Встань!” А [иерей] не мог говорить. Снова [говорит] шах: “Армянин ты или турок? Встань!” И отвечает он: “Армянин я и иерей, боюсь, что убьют меня, потому не встаю”. Говорит шах: “Не бойся, не причинят тебе вреда”. И тогда поднялся иерей, дрожа, и пополз на коленях и поцеловал /50б/ ноги шаха. Говорит шах: “Что делаешь здесь?” Говорит иерей: “Вдовец я, гуляю здесь, молюсь о здоровье и благоденствии шаха”. “Так как ты вдов, — говорит шах, — возьми из этих женщин ту, которая понравится тебе”. Говорит иерей: “Они мои матери, сестры и дочери”. Говорит шах: “Твою мать, сестру и дочерей я так и так […]”.
Затем повелел дать ему вина в большой чаше, которую они зовут азарапеша[90]. Наполнив ее, дал иерею и говорит: “Выпей это”. Говорит иерей, дрожа: “Много [это], не могу я все выпить”. Говорит шах: “Выпей все одним духом”. Так поступил шах, испытывая [иерея], чтобы увидеть, будет ли он говорить, как раньше, или нет. Снова говорит шах: “Возьми себе одну из моих женщин, /51а/ добровольно даю тебе”. Иерей сказал опять то же самое. И много беседовал с ним шах, расспрашивал и слушал и увидел, что иерей умен. И говорит: “Барикеллах кешиш”[91]. И затем дал ему бумагу с печатью и говорит: “Держи ее в руке, чтобы идущие следом евнухи ничего не сказали”. И говорит: “Дуа ейла кешиш”[92]. И удалились. И кто видел бумагу, ничего не говорил ему.
Однажды шах при ходжах Джуги вспомнил ум иерея. А ходжи подтвердили, мол, “действительно так и есть, как ты сказал, о повелитель”.
Глава XXIII
О ТОМ, КАК ШАХ АББАС УБИЛ СВОЕГО СЫНА
Вероломный, завистливый и лукавый царь, шах /51б/ Аббас жестоко мстил тем, кто говорил что-нибудь непристойное о нем или его подчиненных. Если слышал он что-нибудь важное, предавал казни тех, [кто говорил]. Так поступил он даже с сыном своим.
Однажды собрались вельможи в одном месте, с ними и сын шаха, имя которого было Сефи-мирза, и повели речи о шахе. Во время беседы они сказали: “До каких пор будем служить мы этому черному ослу? Давайте убьем его и посадим на его место сына его, Сефи-мирзу”. Сказали об этом и сыну его, и по душе пришлось ему это дело. И был во главе их Джани-хан, и условились о том дне, /52а/ когда убьют [шаха]. Однако оказались там [люди], верные шаху, и пошли рассказали ему. Когда шах услышал это, ужаснулся и задрожал от гнева и не мог говорить. Помолчал он одно мгновение, а затем отправил того человека, который рассказал ему о [намерении] убить его, сказав: “Пойди и незаметно пошли Сефи-мирзу ко мне”. И когда пришел он (Сефи-мирза), смеясь, к отцу своему, спросил его шах: “Где ты был сегодня, что не пришел ко мне?” Говорит он: “Никуда я не ходил”. Говорит шах: “Разве я не был там, когда Джани-хан и другие сделали тебя царем и ты с радостью согласился?” И замолчал Сефи-мирза и не смог [ничего] сказать. И повелел шах палачам, бывшим там, отрубить ему голову /52б/и положить ее отдельно на блюде, а тело бросить в глубокую яму[93]. Точно так же тайком отправил того же человека за Джани-ханом и призвал его. И он пришел. Говорит шах: “Что это за сборище у вас было в таком-то доме и о чем говорили вы?” Говорит хан: “Ни о чем мы не говорили”. Говорит шах: “Воцарили вы над собою Сефи-мирзу?” И замолк хан. И повелел он принести голову сына и говорит: “Вот царь ваш, смотри и радуйся”. И приказал и его также обезглавить. Так поступил он со всеми, кто замыслил смерть его. Всех их было более 15 мужей; всех их уничтожил он в тот же день, да так, что никто [ничего] не узнал. И так погубил он всех зложелателей своих.
/53а/Глава XXIV
О СМЕРТИ ЦАРЯ ШАХА АББАСА
Хотя и
