конфету и кофе в сторону и пристально посмотрела:
– Разбил зеркало?
Я кивнул.
– Так. Осколки собрал?
– Нет… Лиза, что происходит?
– Говорила же – осколки не теряй. Ладно, домой придёшь – первым делом собери.
– Что происходит, – повторил я с нажимом.
– Ты вызвал доппельгангера. Если зеркало по кусочку не соберёшь – он тебя со временем заменит.
– Это же фэнтезятина какая-то, Лиза. Не бывает такого. Я никогда не слышал…
– Ты не слышал, потому что не интересовался. А выражение «его будто подменили» слышал? А фразу «он сам не свой»? Двойник приходит и поглощает тебя – по каплям, по минутам, по крупицам эмоций. Он стирает лучшее, что есть в тебе, оставляя самое тёмное и неприглядное.
Я совсем растерялся, в голове было пусто, да и тело словно опустело:
– Но… Но почему? Как?
Она вздохнула.
– Хочешь, напомню, когда я тебя последний раз видела счастливым? Пять лет назад – на корпоративе, мы отжигали с тобой «как бы танго» и ты оттоптал мне ноги.
– Ого. Я и забыл. Да, отлично повеселились.
– А потом…
– А потом появилась Катя… – я усмехнулся, – и мне стало не до веселья…
Катя была – супер. Суперпривлекательной, суперсексуальной, супермолодой. Суперизбалованной. Катя была папиной дочкой в периоде бунта против папы. А я стал лучшим манифестом её противостояния. А потом бунт утих, а я остался. Я лез из кожи вон, влезал в долги и кредиты, чтобы хоть немного приблизиться к Катиному идеалу мужчины и приблизить её саму к привычной дорогой жизни. Наконец я устал, плюнул на всё, и суперженщина подала на развод.
– Не до веселья, не до работы. Вообще, не до чего… – грустная улыбка Лизы вернула меня в реальность. – Вот. А они это любят. Любят тех, кому жить неинтересно. Таких проще всего подменить.
Лиза опять вздохнула, протяжно и как-то обречённо. Но потом собралась, сверкнула тёмными глазами, наклонилась через стол и взяла меня за руку:
– Вот. Поэтому надо осколки собрать – все до единого. Если зеркало склеим, от двойника избавимся – уйти он может только туда, откуда пришёл.
Вечером по дороге домой я заглядывал в каждую витрину, в каждую лужу – ничего. Мир будто бы вырезал меня, стёр ластиком в фотошопе. Вот я – иду по тротуару, ботинки шаркают по асфальту, меня обходят встречные прохожие, объезжают подростки на роликах; но для себя самого там – в отражениях – я не существую.
Придя домой, с порога я бросился в комнату – собирать осколки.
Один, два, три, четыре. Четыре штуки выпали из зеркальной паутины трещин. Один, два, три. Чёрт, где же четвёртый?! Я обшарил всё вокруг, но не нашёл самого мелкого – с Лизин ноготок. Чёрт! Ещё и палец порезал.
Струйка крови текла по пальцу прямо под обручальное кольцо, которое я будто бы забывал снять после развода. Я со злостью скрутил с пальца обручалку и швырнул на стол. Потом долго рылся в шкафу в поисках пластыря, заклеил порез и решил пойти напиться.
Музыка в ночном клубе играла достаточно громко, чтобы заглушить воспоминания, но недостаточно, чтобы притупить страх от отсутствия моего отражения в зеркале за спиной бармена. Я старался не смотреть в ту сторону и сосредоточиться на круглых коленках сидящей напротив девицы. Девица время от времени наклонялась ближе, обдавала волной приятно-цитрусового парфюма, щекотала мою щёку светлыми локонами и что-то кричала в ухо. Я не разбирал – что. Просто кивал в ответ. И угощал нас обоих очередной порцией текилы. Когда мексиканский анестетик наконец подействовал, притупляя страх, я вновь поднял глаза на зеркало, но не увидел там не только себя. Блондинистых локонов там тоже не оказалось.
– Наводнили, – повторил я Лизины слова.
– Что? – переспросила блондинка.
– Да так… – отмахнулся я и наклонился ближе. – На чём мы остановились?
– Может, ко мне? – она игриво улыбнулась.
Я тоже натянул улыбку и вызвал такси.
Воздух на улице был сырым и прохладным, под ногами – маленькие полыньи лужиц, со сверкающими в них огнями клубной вывески. Такси подъехало быстро – не успев сделать и пары затяжек, я бросил сигарету в урну. Нетрезво покачиваясь, подошёл к задней дверце. В автомобильном окне себя тоже не нашёл. Усмехнулся. Ждал, что где-то сохранился?
Усевшись в тёплом салоне, я закрыл глаза и задремал, прислушиваясь к шороху колес по мокрому асфальту.
В подъезде было светло, как днём, чисто и как будто уютно. Словно из дождливой осенней ночи я вошёл в погожий летний день. Я поднялся на нужный этаж, нажал кнопку звонка у двери с чуть покосившимся номером. Послушав тишину внутри, нажал ещё раз и не отпускал несколько секунд. Послышались шорохи, приглушённое ворчание, в дверном глазке мелькнула тень, и дверь открылась.
Лиза, округлив глаза и запахивая поглубже короткий халат, сонно и недовольно спросила:
– Ты очумел? Третий час ночи.
– Знаю, – пьяно согласился я, – потанцуем «как бы танго»?
– Иди домой…
Она потянула дверь на себя, но я втиснулся в открытый проём:
– Я не могу, Лиз. Страшно мне там… и зеркало не склеить…
Она повернулась спиной, пошла по тёмному коридору и бросила из-за плеча:
– Закрой дверь. Пошли – напою чаем.
Я покорно поплёлся за ней в кухню.
Лиза заваривала какой-то странный чай. В прозрачном чайнике танцевали маленькие оранжевые ягоды. Я молча следил за их медленным кружением.
– Облепиха, – пояснила Лиза, добавив ещё немного.
Я перевёл взгляд на неё, стоящую ко мне вполоборота, и стал нести чушь:
– Ты знаешь, Лиза, что у тебя интересный профиль… Такой птичий. Ты птица, Лиза?
– Я предпочитаю эпитет «ахматовский», – улыбнулась она и повернулась, воткнув в меня тёмный взгляд.
Отчего мне казалось, что у неё тяжёлый взгляд? Глубокий, пронизывающий. Тёплый. Не тяжёлый.
Она наклонилась ближе, и тут я увидел то, что позволяет мне до сих пор не потерять себя в пустых зеркалах.
… Витрины, даже заплаканные дождём, видят всё. Ночной проспект в свете фонарей, блики фар, силуэты домов, фигуры прохожих. Капли, стекая по стеклу, искажают увиденное – мир кажется неправильным и небезопасным. Особенно, если витрины отражают что угодно, кроме тебя самого. Это так легко – потерять жизнь, когда ты лишён возможности видеть себя со стороны. Это так легко – отдать её двойнику, пришедшему на зов твоей мрачной жизненной скуки…
– Как насчёт танго под дождём?..
На мои плечи ложатся тонкие ладони.
Я отворачиваюсь от мокрых витрин и смотрю в тёмные Лизины глаза, в который раз удивляясь своему отражению в них.
Дон ю край
marrtin
