зажигалкой.
— Не кури за столом, — одёрнул его отец.
— Да пошёл ты, — отмахнулся тот дымящей сигаретой, глубоко затянулся.
— Саша, что сказал Давид Гросс? — повернулся к ней отец.
Перед ним, как обычно, по утрам стояла крошечная чашечка эспрессо — единственная, что он позволял себе за весь день — больное сердце. Стакан воды. Яйцо всмятку в серебряной подставке, к ней прилагалась маленькая ложечка. Ржаной тост с маслом и красной икрой. Бокал шампанского.
— Он сказал, что не будет подавать на Ярослава в суд, — ответила Саша, отставляя пустую тарелку.
Ярослав поперхнулся дымом, закашлялся.
— Не будет? — опешил отец. Устало привалился к спинке стула. С облегчением выдохнул: — Слава тебе, господи! Пронесло! — Посмотрел на истошно кашлявшего Ярослава и перевёл недоверчивый взгляд на Сашу: — Ты уверена?
— Так, по крайней мере, он так сказал, — пожала она плечами.
— Чёрт! Твою мать! — хрипел Ярос, стуча себя по груди. — Так он тебя всё же трахнул! — то ли смеялся, то ли всё ещё кашлял он. А потом потянулся к бутылке в запотевшем ведёрке со льдом. — Чёрт! Это надо отметить.
— Я хочу получить своё место вице-президента, — сказала Саша, когда спектакль наконец, закончился: отец с Ярославом чокались шампанским, радостно-возбуждённый Ярослав расхаживал по столовой, размахивая пузатой бутылкой, отец ликовал, довольно потирая сухие ладони.
Этот шаркающий звук стих последним после Сашиных слов.
— Ты обещал ей кресло вице-президента банка? — остановился перед отцом Ярослав, вытаращив глаза.
— Второго вице-президента, — уточнил отец, трусливо сглотнув.
— Ты вообще в своём уме? — упёрся Ярос руками в стол, навис над отцом. — Какого чёрта? Ты чем вообще думал, когда обещал? И кому? — брезгливо обернулся он к Саше. — Вот этой…
Он не подобрал нужного слова. Наверное, то, что он хотел сказать, было слишком грубым, а подобрать слово поприличнее, в одну секунду перейдя от бурного веселья к злому недовольству, он не смог. Ещё вчера Саша бы вжала голову в плечи, словно надеясь, что её не заметят, и её это не касается. Но сегодня в упор посмотрела на брата.
— И кому же? — уточнила она.
— Ты никто, — зло уставился на неё Ярослав. — Случайный залёт. Ошибка. Твоё место — в пыльном углу с книжкой. Где ты будешь сидеть до старости, если, конечно, отец не сбудет тебя с рук. Но это, конечно, в том случае, если хоть кто-то позарится на тебя, или на деньги, что тебе оставила твоя жалкая мать.
— Ярослав! — подскочил отец.
— Что Ярослав? — передразнил тот противным голосом, мерзко скривился. — Что?
На фоне сдержанной угрюмой мужественности Давида капризный кривляющийся Ярос выглядел таким ничтожеством, что Алекс поморщилась.
— Она моя дочь, — отец сжал в руке накрахмаленную салфетку.
— Она моя дочь, — снова передразнил Ярос противным голосом. — Ты посмотри, как заговорил. А я твой сын. Слышишь? Сын. Твой наследник, преемник и вице-президент «КВ-банка». И я тебе говорю, что ноги её не будет в правлении банка.
— Это решать не тебе, — упрямо мотнул головой отец. — Она спасла твою жалкую задницу. И она будет вторым вице-президентом. Я обещал. На этом разговор окончен.
Он швырнул на стол салфетку и, чеканя шаг, вышел.
Из упавшего яйца, сбитого комком накрахмаленной ткани, на белоснежную скатерть тёк желток. Оранжевые икринки сбились испуганной кучкой на край бутерброда. Ярослав с багровым лицом, словно обгоревшем на солнце, стоял, сцепив зубы.
Саша промокнула салфеткой губы и невозмутимо встала из-за стола.
— Только попробуй появиться в банке, — с отвращением сверкнул глазами Ярослав.
— Только попробуй встать у меня на пути, — смерила его взглядом Саша и вышла вслед за отцом.
Глава 17
«Где были мои глаза?» — единственный вопрос, что она себе задала, выезжая из гаража.
Раньше Саша не задумывалась о том, что всё вокруг неё не такое, как кажется. Что она всё видит в розовом свете, идеализирует, не замечая тёмных сторон. Но после того как переспала с Давидом Гроссом, она не могла думать ни о чём другом, лишь о том, что наконец прозрела. Выползла на свет из тьмы, где всю жизнь просидела в одиночестве с книжкой, боясь видеть реальность, умудряясь игнорировать всё, что ей неприятно, и решила жить.
Её план был проехаться по магазинам, сменить гардероб, посетить салон красоты и выйти на работу в банк. И никто не мог ему помешать. Ни отец, не сказавший ей ни одного доброго слова и даже не поблагодаривший. Ни брат, от которого — Давид Гросс был прав — ей давно пора отречься вместо того, чтобы спасать. Даже тот, кто два года назад проник в её душу и мысли, а теперь, похоже, поселился в сердце, не нарушит её планы быть самой собой.
Впрочем, Давида как раз Алекс и не планировала увидеть. Знала, что их следующая встреча если и состоится, то может быть, когда-нибудь, случайно. И однажды ей наконец удастся себя убедить, что всё это был лишь сон. Всё, что случилось вчера. Просто сон.
Чего она не знала, так это того, что пройдёт много дней, а она так и будет просыпаться по ночам и видеть его лицо, суровое и одухотворённое, видеть лихорадочный горячечный блеск в его глазах и чувствовать его в себе, внутри себя, глубоко и мощно.
Будет просыпаться, разбуженная воспоминаниями, какой испытала шок, когда он в неё вошёл. Закрыла лицо, прикусила губу и едва сдержала слёзы. Чёрт побери, это было больно. Но ни за что, под страхом смерти она не призналась бы Давиду, что он у неё первый. Ни за что не позволила бы ему остановиться, передумать или пожалеть об этом. И, наверное, у неё не будет возможности сказать ему, но он помог ей поверить в себя, дал почувствовать себя желанной, способной испытывать сексуальное удовольствие и даже больше, наслаждаться им, но это так.
Тот парень, с которым она рассталась, брезгливо сказал её подруге, что Алекс фригидная. Он, конечно, её трахнет, хотя это будет то ещё удовольствие — она такая холодная, зажатая, бесчувственная, деревянная, что у него даже не стоит.
«Но у неё чёртова куча денег, — заржал он, обнимая её подругу, — придётся постараться. И хорошо бы вышло обрюхатить чёртову монашку, тогда ей некуда будет деваться, мы точно поженимся. И я буду тратить её денежки, трахать тебя, детка и наслаждаться этими малышками, — приласкал он её грудь, — пока эта дура будет нянчиться с моими отпрысками».
Ну, чёртов импотент пусть оправдывает себя этим. Потому что мужчина настоящий, взрослый куда опытнее того молокососа, счёл её настолько желанной и привлекательной, что не смог
