Блюститель соединил концы линии, воткнул кинжал в снег. Теперь никто не в праве перешагнуть черту, пока схватка не закончится. Торст еще раз оглядел поединщиков, махнул рукой:
– Бой!
Взвился снежный вихрь.
Поединок был красив и страшен. Первозданная, чистая ярость билась в кругу. Теперь-то Митька в полной мере оценил обычай: мертвых лучше хоронить на родине, раненых оставлять у земляков.
Кричали роддарцы, подбадривая одного и ругая другого, за их воплями не слышны звуки ударов и рычание бойцов - лишь видно, как щерятся они, точно дикие звери. Митька и сам не понял, как закричал тоже. Он слился с многоголовым чудищем, жаждущим увидеть кровь.
Веером брызнули красные капли, ударили в распаханный снег.
– Дава-а-а-ай! - орало чудище.
– Бе-е-е-е-е-ей!
А может, был просто крик без слов. Уже не капли - всплеском хлынула кровь. Нож вошел под грудину.
– Да-а-а-а! - завопило чудище.
Тело проигравшего осело в протопленное кровью ложе. Победитель качнулся, рухнул на колени. Сгреб в ладонь снег, белый с красными каплями, и жадно начал хватать пересохшими губами.
Торст вытащил кинжал, замыкавший круг.
– Бой закончен, - голос у блюстителя хриплый, точно он сорвал его в крике. - Бой был честным.
У Митьки подрагивали руки и тоже пересохло горло. Спиной вперед он выбрался из толпы, мотнул головой, пытаясь отдышаться. Хватануть бы снега, растопить во рту до холодной влаги. Но вспомнил, как победитель глотал бело-красные комки, и затошнило.
Матерь-заступница, что же это? Себя не помнил.
Роддарцы расходились, возбужденно обсуждая поединок. Двое заворачивали убитого в плащ.
– Да пусть бы все повырезали друг друга, - сказал кто-то из заложников. Митька не разобрал, кто именно.
Проваливаясь в снег, он вышел к дороге, нашел свою Ерьгу. Казалось, кобылка смотрела с укоризной, мол, и чего тебя туда понесло. «Нужно, - мысленно ответил ей Митька. - Понять, что за люди такие, которые живут войной».
– Княжич Артемий!
Он оглянулся с раздражением: кому еще понадобился? И так голова кругом идет. Два часа до отъезда, офицеры мечутся по Турлину, а уж порученцы и вовсе ног под собой не чуют.
У тяжелой портьеры, прикрывавшей высокое, от пола до потолка, окно, стояла принцесса. Темка оглянулся воровато и нырнул за бархатное укрытие.
– Я подумала, мы не успеем проститься, вы все время заняты.
Княжич молчал, растеряв от неожиданности слова. На фоне покрытого инеем окна светловолосая Анхелина в пелерине из голубой норки была словно призрачная жительница Сада, спустившаяся на землю. Казалось кощунством говорить с ней.
– Ну вот, я и сейчас отвлекаю вас. - Принцесса глянула в сторону королевского кабинета. - Что же, не буду задерживать.
– Простите, Анхелина! - опомнился Темка, и от неловкости совершил еще большую оплошность - назвал королевскую дочь просто по имени. - Простите, - растерянно повторил он.
– Знаете, Артемий, - принцесса не заметила бестактности, - я поняла недавно, что нестрашно, когда уезжают. Можно ведь ждать. Думать вечером: вот еще один день прошел, возвращение стало ближе. Это счастье - просто ждать, когда точно знаешь, что вернутся. А сейчас никто не знает. Ты ждешь, а может, и некого. Молишься, а по нему уже клинок порохом посыпали.
«Она о Митьке», - подумал Темка.
– Княжич Дин вернется, принцесса, - сказал он угрюмо. Анна как-то странно глянула, чуть растерянно улыбнулась.
– Конечно, Эмитрий вернется. И вы возвращайтесь, Артемий. - Принцесса протянула руку, пальцы дрогнули, и сверкнул изумруд в массивном перстне.
Темка чуть снова не окаменел. Для такой чести мало быть наследником серебряного рода, только золотая лента позволяет подобную вольность. Княжич осторожно приподнял руку принцессы, поразившись, какая она нежная и хрупкая по сравнению с его. Затаив дыхание, коснулся губами белоснежной кожи. Холодом обжег перстень и горячим - рука принцессы. Княжич не удержался - шевельнул губами, делая поцелуй еще более недозволенным, и у него перехватило дыхание.
– Возвращайтесь, Артемий, - тонким, детским голосом снова попросила Анна, когда княжич поднял голову.
– Принцесса Анхелина, - от волнения Темка чуть не пустил «петуха», - видит Создатель, как я хочу вернуться к вам. Будьте благословенны, принцесса.
Здешние горы не похожи на ваддарские, разреженные долинами. Они закрывают горизонт от края до края. Митьке кажется, что и день тут короче - кряж подолгу не выпускает солнце, рано прячет. Но как бы ни были коротки дни, путешествие идет к концу. Скоро столица. Тревожно. Заложники, и без того неразговорчивые, вовсе замкнулись. Каждый свою думу катает. Митька тоже молчит, он сочиняет письмо для Темки. Жаль, что на самом деле оно никогда не будет написано.
«Ехали через Миллред, и я ждал ненависти к нам. Но видел скорее жалость. И не только к нам - но и к соседям их и покровителям роддарцам. Крег объяснил, что медуницы и в самом деле преисполнены печали, видя, как люди убивают друг друга. Нет, я вовсе не хочу представить миллредцев совсем уж беспомощными, добродушными слабаками. Как молодая мать, полная любви ко всему живому, готова перегрызть горло тому, кто попытается погубить ее младенца, так и Миллред будет защищать и защищаться. Но видит Создатель: лишь на одной безумной надежде бросается женщина на хорошо вооруженного воина. Так и тут не смогут противостоять армии.
Ты скажешь: был уже в Миллреде, мог видеть все и раньше, что же удивляешься теперь? Был. Но разве можно увидеть страну через дым разожженного тобой пожара? Слышать сквозь крики расстреливаемых людей? Только поездка с туром стала первым моим понимаем медового края - первым, как глоток из огромного озера. Темка, ты бы знал, как непохожи они на нас! Мне кажется, проще договориться с воинственными роддарцами, чем с улыбчивыми медуницами.
Жаль было, когда выехали к границе. Словно из теплой весны разом шагнули в зиму. Но, знаешь, я бы не хотел остаться в Миллреде навсегда. Порой завидую им, но чтобы жить так - нужно иметь другую душу.
Впрочем, мы уже в Роддаре.
Я не знаю, правда ли похож народ, земли населяющий, на эти самые земли. Но здесь, в горах, роддарцы кажутся не такими, как у нас дома. Представь волка, загнанного на пустое подворье. Там нет врага, равного ему, но все равно зверь настороже, и ступать, и смотреть, и нос держать будет иначе, чем в лесу. Ты можешь возразить, что и в лесу хищник не беспечен. Это так, но насколько естественнее его напружиненность, нежели настороженность.
Ну вот, скажешь, опять забрался в дальние степи. Хорошо же, расскажу тебе о земляках.
В нашей маленькой общине - назвать отрядом сборище стариков, калек и юнцов язык не поворачивается, - так вот, в нашей общине есть свой глава, бронзовый князь Мартин Селл. Князь из тех, кто больше проводит времени в походах, нежели в родовом замке. Он суров и немногословен. Дисциплину поддерживает армейскую. Роддарцы только рады этому. Знаешь, мне кажется, мы их интересуем не более чем любая другая дань, какую могли взять с Иллара. Не то чтобы с нами плохо или пренебрежительно обращаются, нет. Но вспомни, как обычно везут пленников, как стерегут, не поощряют их разговоры между собой и охраной. Тут же такого нет. Едут и едут. Как на прогулке. Мы, конечно, не собираемся бежать, но такое равнодушие несколько оскорбительно.
