сказал Акмаэль, — которое было великодушным и высоко ценимым с нашего первого дня здесь. Мы снова посетим Моэн, как только позволят обстоятельства.
— Да, мой Король, — Фелтон усмехнулся и низко поклонился. — Для нас было величайшей честью принять вас и первыми услышать эту славную новость. Дай Бог вам сына, прекрасного и здорового мальчика!
Акмаэль снова повернулся к Эолин и Ренате. Верховная Мага отступила к своим мыслям, в то время как пожилая женщина наблюдала за ним, приподняв брови и невозмутимо глядя на него.
— Кажется, королева избавилась от трав, которые мы присылали на днях, — сказала Рената. — Неудачное решение, так как сейчас они могли бы ей очень помочь.
— Мы соберем дополнительные лекарства днем, а к вечеру пришлем свежую связку, — Эолин говорила, словно пытаясь смягчить обвинительный тон Ренаты. — Королева должна ими воспользоваться, иначе путь отсюда до Римсавена будет трудным.
— Я прослежу, чтобы это было сделано, — ответил Акмаэль.
Эолин кивнула. Ее рука скользнула к горлу и нашла у основания серебряную паутину, магическое украшение, которое он дал ей давным-давно.
— Тогда, полагаю, мы закончили здесь. Если вам угодно, мой король, мы с Ренатой попрощаемся.
— Мага Рената может идти, — ответил Акмаэль, — но я хотел бы поговорить с тобой наедине, Мага Эолин, прежде чем ты уйдешь.
Рената сжала губы в твердую линию и вопросительно посмотрела на свою спутницу.
Плечи Эолин опустились, но она положила руку на ладонь старой маги и сказала:
— Найди сэра Бортена, пусть он приготовит лошадей, ладно, Рената? Ты можешь подождать меня во дворе. Я быстро.
Рената напряженно поклонилась и удалилась.
Акмаэль приблизился к Эолин. Она не отступила и не пошевелилась, чтобы прикоснуться к нему. В своих пальцах она баюкала драгоценность, сотканную его матерью, серебряную паутину, которая свела их вместе, когда они были детьми в Южном лесу. Казалось, что это было жизнь назад, тот мир был навсегда потерян.
Тихий стон сорвался с ее губ.
— Я была такой дурой.
— Это я перешел границы. Прости меня, Эолин. Я не собирался…
— Я говорю не об этих недавних ночах, — ее рука нашла его, их пальцы переплелись. — Я ушла от тебя, любовь моя. Я отвернулась от этого дара, данного нам богами, потому что я была напугана — очень напугана — и чего я боялась? Тебя? Все, что ты когда-либо делал, это любил меня.
— Я не был так совершенен в своих чувствах.
— Ты был моим единственным Карадоком. Я вижу это сейчас, и уже слишком поздно.
Всего несколько лет назад ее слова наполнили бы его радостью. Теперь они только питали растущую пустоту его души. Он коснулся ее щеки и заключил ее в свои объятия, вдыхая медово-древесный аромат ее волос.
Вспомнился стих из его детства, одна из песен его матери. Он продекламировал слова сейчас, прижимая к себе Эолин:
— Карадок ждал свою единственную настоящую любовь, выдерживая приливы бури и солнца. Карадок бросил вызов жестоким угрозам времени и получил свою Эйтну, когда ее путешествие завершилось.
Эолин рассмеялась ему в грудь, и этот яркий звук вызвал образы залитого солнцем леса. Она отстранилась и посмотрела на него с озорной ухмылкой.
— У этого мага не было короны на его светлой голове. Королю нужен наследник, прежде чем он умрет.
Ее ответ позабавил Акмаэля, но даже когда он позволил себе улыбнуться, веселье исчезло с лица Эолин.
Ее взгляд скользнул в сторону комнаты Тэсары, и она пробормотала:
— Я бы родила твоих детей с любовью. Так же, как она сделает, я могла бы сделать. Это и многое другое.
Акмаэль почувствовал, как внутри что-то разрывается, старая рана, которая никогда не заживет.
— Я должна уйти, — сказала она, но вместо этого ее губы встретились с его губами.
Их поцелуй был страстным, но коротким. Внезапно Эолин отпрянула, сделав шаг вне его досягаемости. Она перевела дыхание и расправила плечи.
— Да даруют вам боги сына, мой король, — ее тон был формальным, но Акмаэль уловил скрытый подтекст глубоких и сложных эмоций. — Пусть они благополучно вернут вас в Город и подарят вам, Королеве, и всем вашим детям долгую и счастливую жизнь.
Он шагнул к ней.
— Эолин, пожалуйста…
— Не надо, — она подняла руку, чтобы остановить его. Затем, шурша бордовыми юбками, она исчезла, и легкие шаги эхом звучали по лестнице, обшитой дубовыми панелями. Только ее сущность осталась позади, обвивая туманными щупальцами воспоминания, которые нельзя было забыть, и мечты, которым никогда не суждено было сбыться.
ГЛАВА ШЕСТАЯ
Призывы
Ствол поддался с громким треском. Мужчины закричали и вылезли из-под гигантской ели с топорами в руках. Дерево сдвинулось и зависло под углом, бирюзовые ветви качались на фоне серого неба, словно застигнутые врасплох. Через миг его равновесие было потеряно. Ветер зашипел в хвое, тихий порыв слился в громоподобный рев, пока ель не упала на землю с оглушительным грохотом, взметнув брызги грязи и ароматное облако мокрых иголок. Ветви взлетели, а затем осели, как последний выдох какого-то большого зверя.
Наступила тишина, ее нарушили торжествующими криками, когда люди бросились на свою добычу и начали расчленять ее, часть за другой.
Мехнес одобрительно кивнул и повернулся к Ришоне, которая сидела рядом с ним на своей черной лошади. Сан’иломан закрыла глаза, словно в молитве. Угольные ресницы лежали на бледных щеках. Ее голову покрывал богато вышитый темно-синий плащ. Она резко вдохнула и открыла глаза.
— Это должно быть последнее. Больше быть не может.
— Конечно, Сан’иломан, — сказал Мехнес. — Ваши указания были очень четкими. С этой поляны больше не будут убирать деревья.
— Нет. Я имею в виду, что это должно быть последнее дерево, упавшее во всем лесу вдоль этой дороги, — Ришона украсила это заявление широким взмахом руки.
Мехнес надул щеки на медленном выдохе, глядя на восток и запад вдоль извилистой тропы. Местами заброшенный маршрут все еще оставался нетронутым, и они часами спокойно ехали по плоским камням, уложенным рабами какой-то давно забытой цивилизации. Но по большей части древний перевал превратился в грязную траншею, заросшую деревьями и ежевикой. Пока они продвигались вперед, он оставлял бригады на маршруте, чтобы они закончили открывать черный ход в Мойсехен.
— У нас есть пять тысяч человек, чтобы подняться по этой дороге, — сказал он. — Мы не
