выглядят мои мысли смешными, но я и сейчас думаю: сколько же людей ведут себя в жизни настолько нелепо и жалко, что лучше бы уж на самом деле покончили – хоть какой-то мужественный поступок!
Я шел на встречу с Галкой на набережной, высматривая его, но не видел, и беспокойство не утихало. Ведь если, то косвенная причина – я…
Галочка была уже на месте, как всегда аккуратно, и, сев рядом с ней на скамейку, я тотчас решил все ей рассказать.
– Роберт пропал, – сказал я. – Понимаешь, Галка, он влюбился в тебя без памяти, от этого все и происходит. Ты заметила?
– Конечно, заметила, но я ведь не давала ему никакого повода, ты веришь? Ну, говорил он что-нибудь постоянно без умолку, когда мы вместе были, а я почти все время молчала. Ну, музыку слушали. Ведь ничего не было ровным счетом да и не могло быть – я бы ничего ему не позволила! И он, мне кажется, чувствовал. Дурачок он, хотя и волосы седые. Да и лысина еще.
– Он тебя ко мне приревновал жутко. Ведь он же с тобой познакомился, а не я…
– А обо мне он хоть немного подумал?! – неожиданно резко сказала она. – Он, он… А я? Я ведь уже больше с ним ни разу не встретилась бы! Мы расставались окончательно там, на набережной, когда ты подошел. Он же мне надоел ужасно! Если бы ты тогда не подошел…
– Да, я тоже думаю, но все же он приятель мой, а я вот так не по-дружески…
– Да глупость же это, ты, что, не понимаешь?! У него, что, какие-то права на меня, что ли?!
– Понимаю, конечно. Но вот же, пропал человек.
– Да брось ты! Такие, как он, никогда ничего решительного не сделают. Поплакать могут, да, но не больше. Жалко его, это да, но ведь сам виноват.
Я удивляюсь, как все же мудра природа! Эта юная девушка, почти школьница, так точна во всех своих реакциях, справедлива и человечна. Она и пожалела его, но и не собиралась идти на поводу этой жалости.
Девочки подошли, две Лены.
Договорились, что мы с Галкой сходим ко мне в номер, она голову помоет, и мы потом найдем обеих Лен на пляже.
И все еще я не решался прикоснуться к ней – призрак несчастного, жалкого человека витал между нами! Я все еще помнил себя прежнего, и думал о том, как помочь Васе-Роберту. Как сделать так, чтобы он понял, чтобы хоть немного стал-таки мужиком?
Галка, напротив, отнеслась к его исчезновению совершенно спокойно, можно даже сказать радостно.
– Он же только говорил, говорил без конца, – продолжала она. – Я слушала, вернее, делала вид – все же человек в возрасте. Сначала о Космосе рассказывал, а потом жить меня учил: с людьми надо так себя вести, говорил, чтобы брать от каждого что-нибудь. Все хвалился, какие у него «престижные» друзья – и ты, в частности. Он для них что-то делает, они для него… «Я тебе – ты мне», одним словом. В общем, дурь какая-то. А ему все равно, как я реагировала, лишь бы самому поговорить. Я и делала вид, что слушаю, а сама думаю: как бы так сделать, чтобы опять нам к тебе зайти. Мне одной все же неловко. Не бойся, ничего он с собой не сделает! Слишком мелок для этого, ему вообще, мне кажется, на все наплевать. Такие из-за любви с собой не кончают. Да и какая любовь – глупость просто…
Пришли ко мне, налили воду в таз, включили кипятильник. Решили, что она будет мыть голову в лоджии, задернули занавески.
– Я разденусь, ладно?
У меня сердце тотчас же всколыхнулось.
Она, разумеется, осталась в купальнике, но одно дело все-таки, когда это на пляже, а другое – здесь…
Я предложил сфотографировать ее прямо в лоджии. И – никакого ломания. Она сказала только, что лицо у нее получается плохо, она не фотогенична.
– Все так говорят, – возразил я. – А ты великолепна.
И все же я так волновался, что не рискнул предложить «без всего». Не хотелось форсировать… Щелкнул несколько раз именно так, в купальнике.
Потом она мыла голову, а я поливал ей из чайника и из кружки. В какой-то миг такой прекрасной она мне показалась, такой родной и доступной, что я не удержался и легко чмокнул в щеку, которая вообще-то была вся в мыле.
Потом сушили ее волосы на солнце. Она пожаловалась, что еще болит горло с одной стороны, в области шеи. Я помазал вьетнамским бальзамом и принялся делать легкий массаж пальцами.
– Как хорошо, – сказала она вдруг, и это был первый миг настоящей нашей близости, мы оба чувствовали это.
Тут впервые я осторожно поцеловал ее в губы.
А второй раз – когда выходили, у дверей.
И это было началом того горячего, мучительного блаженства, в котором мы жили дни, оставшиеся до ее отъезда.
10
Да, можно отчасти понять Василия. Понять и от души посочувствовать. Но в том-то и дело, что он сам не понял и, похоже, никогда уже не поймет того, что, в конце концов понял я. И то, что происходило со мной теперь, я воспринимал как щедрую, счастливую, но – справедливую – награду. Он – это я в прошлом: не видящий себя, трусливый и пестующий свою обиду – вместо того, чтобы, бесстрашно и трезво увидеть то, что происходит на самом деле. И не страдать, а – учиться!
И я тоже не мог бы в прошлом своем состоянии полностью ощущать те солнечные флюиды, которые так щедро источала эта загорелая спортивная девочка с летящей походкой восточной танцовщицы! Одалиска из царского гарема, Служительница Любви из индийского храма, обладающая помимо раскованной грации прекрасного тела еще и ясным природным умом, свежестью чувств, остротой ощущений, искренностью и царственной прямотой в общении! Дитя природы, созданное Богом в миг особого вдохновения!
Очаровательное двойственное лицо, выражающее как смущенную юную женственность, так и гордость индианки, дочери вождя. Креолка – если вслушаться в музыку звучания этого слова: загадочность, страстность, ибо мы привыкли связывать с испанками пылкую чувственность, но креолка – это испанка наполовину. Потому что при всем при том – скромная застенчивая девушка, трогательно непорочная, неискушенная. И то, и другое – одновременно! Все это в ней было!
Но человек, не чувствующий себя самого, опутанный комплексами и страхами, не воспринимающий адекватно, зараженный болезнями века – слепотой, глухотой, материальным обжорством, – в состоянии ли он увидеть и – быть достойным
