давно заброшенного дома, заросшего джунглями сорняка, на нас накатывается страх и еле заметная паника. Что же вызывает её? Неужели почерневшие и потрескавшиеся от без жалости времени стены с разбитыми окнами, некоторое время назад плотно заколоченными уже прогнившими досками? Или покосившийся шифер, дырявый как дуршлаг? Нет. Нас не волнует внешний вид, ибо безобразность такая же естественная вещь в жизни, как и радуга во время грибного летнего дождя, пронзенного лучами солнца. Основа страха лежит в человеческом воображении, рождающем образы того, что могло бы обитать в наблюдаемых нами стенах.
Видя заброшенный дом, мы одновременно видим и тех существ, наблюдавших за нами сквозь пыльные и грязные окна с потрескавшимся стеклом. Только существа обитают в ином мире – в нашей голове, потому-то об их присутствии мы знаем столько же, сколько о событиях грядущих дней. Лишь предполагаем. Это и называется неизвестностью. Она страшна нам.
Вот и взяв в руку смартфон, я ощутил её пульсацию. Я до сих пор не понимал способ, благодаря которому Роман – закопанный в могилу мертвец, лежащий в гробу, крепко придавленном рыхлой почвой, говорил со мной. Говорил, словно живой человек, сидящий в кресле пред уютным огнём камина или свечение телевизора.
Не знаю на что надеявшись, я включил его и вошёл в историю вызовов. Ещё раз.
Может на самом деле мне всё привиделось? Может запомнившийся до малейших деталей диалог оказался сонным видением? Я до последнего хотел верить возникающим в голове вопросам, не чувствуя себя таким образом ненормальным. Да-да, ненормальным! Череда недавних событий всё нагляднее намекает мне об этом.
Но номер Романа всё ещё возглавлял список входящих вызовов.
Глядя на него, мне неожиданно стало веселее. Тревожный ком в горле некуда не делся, только накатившийся приступ беспричинного смеха на мгновение затмил его, а после усилил. Вода точит камень, встретившийся на её пути. Грубо и неумолимо.
Я не мог сдержать рвущийся поток, потому рассмеялся. Негромко. Будто боялся оказаться кем-то услышанным, хотя рядом никого не было. Я смеялся и смеялся, хотя веселье давно обрело форму ужаса. «Он всё ещё здесь, и это не сон. Это – реальность» – шептал подсознательный голос, пока я находился не в силах оторваться от смартфона, крепче сжимая его.
Содрогнувшись от навеянной мысли, я резко швырнул его в раскрытую пасть бардачка, не удосужившись даже нажать на кнопку выключения. Экран продолжал полыхать, озаряя белым светом внутренности тёмного пространства.
«Но уж нет! Но уж нет! НО УЖ НЕТ!»
Я взмахом руки захлопнул бардачок и поспешил покинуть автомобиль. Кровь била в висках, словно раздувая голову изнутри. Сердце быстро билось в груди.
Изнутри кафе выглядело несколько необычно по сравнению с фасадом здания. Некогда не посещавший его человек будет скорее ожидать белый кафельный пол с современными столами, опирающиеся на одну металлическую ножку, стулья с мягкой обивкой, белоснежный потолок и большое пространство освещенное светом люминесцентных ламп. Но ничего подобного, разумеется, не было. Пол выложен плитками цвета кофейной пенки и прекрасно отражался вместе с посетителями и поставленной на него мебелью на потолке. Стены в основном складывались из красного кирпича. Искусственные вьющиеся растение с прикрепленными к ним пластиковыми апельсинами покрывали их. Кстати о мебели: её внешний вид если не привлекал глаза, то невольно отпугивал. Скорее всего данный эффект вызывала их структура – исполинские творения, созданные из тёмной древесины непонятного происхождения. Может быть, некий ценитель старья и обнаружит своим винтажным взглядом долю изысканности в громадных стульях, будто специально предназначавшихся для викингских пиров, но не обыкновенный посетитель, посетивший заведение дабы унять голод, а не бесцельно любоваться грубыми и непонятными красотами.
«Арт» разделялось на два сектора: первый, встречающий вас прямо у входа, предлагал посетителям основную продукцию, перечисленную в меню (горячее, салаты, напитки, выпечка и так далее). Второй сектор, криво уходивший за угол, специализировался на жарке шашлыка и подачи к нему остальных необходимых продуктов.
Туда-то я и направился, держа в руках купленную чашку кипятка с опущенным в него чайным пакетиком. Не то чтобы я действительно хотел есть – мною управляло лишь желание очутиться в тихой обстановке наедине со своими мыслями. Нужно как можно скорее расставить все точки над «и» и прийти к окончательному выводу.
Ясно было то, что патологоанатом сдерживал молчание не по собственной воле, и винить его в этом не имело смысла. Ведь каждый из нас рано или поздно оказывается на шаткой грани между твёрдой почвой и зияющей бездной. Мы наверняка готовы на совершение любых поступков, чтобы отдалиться от неё. В произошедшем важно другое: роль Виктории.
Смуглый армянин подал мне белоснежную тарелку с гигантским куском жареного мяса, окружённого с одной стороны горкой лука, а с другой красным соусом – нечто среднее между кетчупом и аджикой. Взяв блестящие столовые приборы, я двинулся в самый дальний угол зала. Рядом со мной – на расстоянии двух столиков – сидели двое мужчин, тщательно пережёвывающие жареное мясо. Один из них мельком взглянул на меня: его глаза удивлённо расширились, но изо рта не послышалось ни звука.
Сев за небольшой стол, у кирпичной стены, рядом с маленьким окошком, ведущим на кухню, откуда доносились тихие голоса поваров и звук выполняемой ими работы, я попытался собрать из имеющихся элементов всех произошедших событий общую картину. Тарелку с шашлыком поставил рядом. От мяса, слегка подгоревшего по краям, исходил аппетитный запах просочившегося дыма и яркий спектр приправ.
Больше всего в рассказанной Зубциным истории меня заинтересовал момент приезда Виктории и испытываемые ею эмоции. По словам патологоанатома, на её лице не было и намёка на расстройство. Да, она потеряла мужа, с которым прожила двенадцать лет, но его потеря никоим образом не оставила свой отпечаток в душе девушки. Викторию, похоже, вообще не беспокоила его смерть: смогла обрести нового семейного партнёра так быстро, что слухи о Романе не успели затихнуть в памяти общественных масс. И не за какого-либо очередного простака, а за успешного бизнесмена, позволившего тратить баснословные суммы ради огораживания любимой.
Огораживание… Вся основная суть заложена в этом интересном слове. Зачем Даниилу Дагуневскому потребовалось давать деньги патологоанатому, дабы тот придерживал язык за зубами? Ответ прост: страх перед ожидаемыми последствиями.
Я вспомнил, как Роман говорил мне об этом. Как он рассказывал о страхе движущим людским поведением. «Ими движет страх». Но ведь страх не является беспричинной эмоцией. Им обязательно двигает нечто, затрагивающее внутреннее наше составляющее.
Важно так же отметить действия самого Дагуневского: он не сразу вышел за пределы своего «джипа», чтобы вручить папку
