— Вы могли бы купить их у меня, — предложил Даттон, глубже погружаясь в свое кресло.
— Даттон, — протянул Блейксли, — как вы могли забыть? У меня сейчас тоже есть очень неплохое жемчужное ожерелье, которое станет подарком для моей будущей жены в один прекрасный день. Вряд ли мне нужно второе, и скорее всего вряд ли мне нужна жена, которая потребует два ожерелья.
— Серьезно? — сказал Даттон, а затем сделал большой глоток.
Блейксли только посмотрел на него, не притронувшись к своему виски. Даттон одержал победу в этом соревновании по пьянству, хотя и не предполагал, какой за это полагается приз. Ему было все равно; эта победа ничего не стоила по сравнению с той, по сути, единственной победой, которая его волновала.
Снова всплыла мысль об Энн Уоррен. Он проиграл, пытаясь обольстить ее, и не мог с этим смириться.
Блейксли, вытянувший длинные ноги в кресле напротив него и удобно скрестивший их, заставлял свои слегка запьяневшие мысли покачиваться между Луизой, жемчугом и женщинами в целом. Даттон соперничал с Энн Уоррен, женщиной, которая не ответила на его поцелуй и даже не проявила к нему ничего, кроме холодной любезности, а также наскоро помолвилась с ровесником королевства.
Смешно. Все это просто смешно. Он знал, что Энн хочет только его, и, более того, она понимала, что он это знает.
Женщины в самом деле не способны хитрить, уж тем более хранить тайны. Пожалуй, все их желания четко написаны на их прекрасных личиках. Это помогает в них влюбляться, из этого можно извлечь пользу.
Взять, например, Луизу Керкленд… что ж, фактически он мог взять ее в любой момент. Едва ли этим мог похвастать бедный Блейксли. Даттон усмехнулся и, улыбаясь, закрыл глаза.
— Что-нибудь интересное? — обходительно спросил Блейксли.
Хотя Даттон и нализался чуть сильнее, чем обычно позволял себе в это время суток, он был еще не настолько навеселе, чтобы опуститься до вульгарного обсуждения леди Луизы.
— Мне просто стало любопытно, какие расстояния способна преодолеть Луиза Керкленд ради своих жемчугов. Она не из тех, кто останавливается на полпути, так ведь?
Блейксли, сделав наигранно невозмутимое лицо, ничего не ответил.
— У меня есть шанс интересно провести время. Я всегда нахожу, чем занять себя, когда приезжаю в город, — сказал Даттон.
— Вы хотели сказать «кем занять себя»? — переспросил Блейксли.
— Собственно, так и есть, — сказал Даттон с легкой улыбкой, глядя на Блейксли поверх вновь опустошенного бокала. — Кем.
Блейксли придвинулся и налил виски. Явная попытка напоить его, но в самом деле это было прекрасное виски. Даттон как следует отхлебнул. Блейксли смочил губы и смотрел на него, как ястреб на змею. Впрочем, разве он похож на змею?
Даттон поставил свою выпивку на край стола. Он поймал себя на мысли, что ему стало гораздо веселее, чем прежде.
В следующий момент он решил, что ему все нипочем.
— Итак, вместе с жемчугом Мелверли вы получаете все шансы незабываемо провести время, — сказал Даттон.
— Я не нуждаюсь в помощи, чтобы найти себе занятие, — тихо ответил Блейксли, его ледяные голубые глаза сверкали при свечах.
Но Даттону было все равно, как выглядели глаза Блейксли при свечах. Он взял бокал и выпил еще виски. Его поведение становилось все более развязным с каждым глотком. Вызывающее поведение было самым подходящим и надежным. Странно, как он раньше до этого не додумался.
— Но возможно, небольшая помощь с леди Луизой вам не повредила бы, — сказал Даттон.
Его собственный голос как-то невнятно отдавался в ушах. Но он не обращал на это внимания.
Блейксли улыбался. Точнее, это скорее походило бы на улыбку, закрой Даттон один глаз.
Он закрыл один глаз.
— Вы пьяны, — сказал Блейксли.
— Не стоит беспокоиться.
— Откройте оба глаза и повторите, — весело сказал Блейксли.
Даттон открыл оба глаза и оторвал голову от спинки кресла.
— Я предлагаю сделку, — сказал Даттон.
— Вы не заключали такой же сделки с Эшдоном?
— В результате нее я и стал обладателем жемчуга Мелверли.
— Но не женщины, которую он мог бы украсить, — сказал Блейксли.
— Не смешите. У меня будет любая женщина, какую я пожелаю, с жемчугом или без.
— Будет ли?
— И Луиза Керкленд в том числе, само, собой.
Блейксли наклонился, упершись в Даттона ледяным взглядом.
— Вы регулярно и фамильярно пятнаете ее имя, Даттон. Я бы на вашем месте поостерегся.
— Вы правы, Блейксли, — сказал Даттон, игнорируя леденящий взгляд и угрожающий тон.
У него возник план, который нужно было осуществить, несмотря на тупое упрямство Блейксли и некоторые препятствия.
— Возьмите жемчуга. Дайте ей повод добиваться вас. Делайте с… с ними что и когда захотите.
Оба ясно поняли, что он собирался сказать: «Делайте с ней что захотите». Но он был не настолько пьян.
— Звучит так, будто вы мне ее продаете.
— Оставьте, — сказал Даттон. — Я просто продаю ее увлечение мной. На время.
— Ее внимание стоит жемчуга.
— Для начала это сработает. Уверен, у вас найдутся средства для возможности выстроить продолжение на этом фундаменте.
На самом деле он в этом не был уверен. Луиза Керкленд со слепым упорством преследовала его уже больше двух лет, а Генри Блейксли все это время следовал за ней по пятам, позволяя петлять, как ей угодно. Нелепо. Все, что относится к женщине, как и к любому удовольствию в жизни, попадает в руки лишь благодаря обстоятельствам и самой женщине. Как Блейксли до сих пор не сумел понять этой истины, оставалось загадкой.
Хотя, возможно, такой недостаток знания женщин был связан с его матерью, Молли, герцогиней Хайд, уроженкой Бостона, штат Массачусетс. Предыдущее поколение жителей колоний всюду славилось своей необыкновенной своеобразностью. И не исключено, что лорд Генри Блейксли перенял ее странные привычки.
Блейксли холодно наблюдал, прищурив глаза. Пока он обдумывал предложение, Даттон воспользовался моментом, чтобы смочить горло еще парой глотков. Чертовски хорошее виски.
— А какая выгода для вас от этой сделки? — учтиво осведомился Блейксли.
— Немного покоя, например, — промычал Даттон. — И немного развлечения.
— Возможно, с недосягаемой миссис Уоррен? — спросил Блейксли.
— Возможно, — заносчиво ответил Даттон, насколько это позволяли пять бокалов виски.
Блейксли саркастично улыбнулся:
— Если и жемчужное ожерелье ее не сразит, то, я полагаю, ее не сразит ничто больше.
