туристам, приезжающим в их городок.
Вечером дядя Ваня появлялся дома с выручкой. Выручка, кстати, набиралась немалая — до двух тысяч рублей.
Поскольку на рынок дядя Ваня ходил каждый день, как на работу, то за месяц набегала сумма приличная — не меньше, чем у иного командира дивизии.
На московском телевидении в свое время была такая программа — «Времячко», так даже оттуда приехали в командировку три человека с аппаратурой, чтобы снять Квазимодо для передачи.
За съемку дядя Ваня запросил миллион рублей.
— Таковы требования Квазимодо, — заявил он гостям, — кот требует миллион.
— Так уж и миллион?
— Вот именно — миллион.
У приезжих телевизионщиков таких денег при себе не оказалось. В результате они сняли кота Квазимодо бесплатно.
Широков кивнул приветственно дяде Ване и пошел по рядам, проверяя на ходу собственные карманы — сколько денег там шуршит? Шуршало немного. На то, что у него имелось, предстояло купить еду не только для себя, но и для Серого.
А Серый уже почти пришел в себя, отодранные от морды лохмотья кожи благополучно прирастали к своим местам, глаза у пса повеселели, он стал подниматься на ноги. Иногда Широков ловил на себе его внимательный взгляд: Серый понимал, что в его судьбе произошли перемены, назад дороги нет и хорошо, что нет, и теперь он изучал нового хозяина.
Глаза у пса были умными, Широков подумал, что из Серого на границе получился бы хороший помощник, который мог бы свободно завалить любого громилу-нарушителя, только ему надо показать, как это делается.
Серому он купил две больших крепких кости. Мяса на них было, правда, маловато, даже коту на завтрак может не хватить, но все равно мозговые мослаки эти доставят Серому большое удовольствие.
Конечно, кости сгодились бы в суп и самому Широкову — и не только для навара, из них можно было вытрясти вкусный мозг — лакомство, которое Широков, когда был ребенком, любил, но Серому они сейчас были нужнее.
Вечером он поставил кастрюльку с костями томиться на медленном огне — дух мозговой, сочный, поплыл по всему дому, часа через три добавил в бульон немного картошки — картофель Серый, в отличие от некоторых других собак, любил, — и когда бульон немного остыл, налил полную чашку и выставил перед псом.
Тот вытащил из миски кость, — сделал это аккуратно, ни одной капли бульона не пролив на пол, — и немедленно занялся ею. Кость была крепкая, ее даже топором нельзя было взять, только колуном, но Серый расправился с нею легко, только костяные крошки полетели в разные стороны. Крошки Серый подобрал очень аккуратно, ни одной не осталось, потом так же аккуратно выхлебал бульон.
— Умница, — похвалил пса Широков и, едва прикасаясь рукой к шерсти, погладил его по голове, — умничка. Так держать.
Пес, не реагируя на ласку, отполз в угол, на свой коврик и затих там. Прикрыл глаза. Но Широков чувствовал: пес рассматривает его даже сквозь опущенные веки — ему важно было понять, что новый хозяин его не будет таким, как старый, не сдаст «младшего брата» своего на колбасу и не скормит другим собакам. Широков вздохнул и занялся обедом.
Жизнь у Широкова сложилась непросто.
Жил он с родителями недалеко от Москвы — в городе Александрове. Хоть и находился Александров почти в шаговой доступности от столицы нашей Родины, а к губернии уже принадлежал не к Московской, к другой — Владимирской.
Тот серый, с косым колючим снегом, день Широков до сих пор помнит в деталях и, наверное, будет вспоминать, когда с этого света переместится на тот, — Широков и там ощутит, как на глаза у него наворачиваются слезы.
И число то декабрьское, зимнее, тоже будет вспоминать до последнего дня своей жизни — двадцать восьмое…
Чета Широковых — отец и мать Олежки — собрались поехать на машине в Москву, надо было купить к новогоднему столу немного праздничных продуктов: докторской колбасы (александровскую колбасу здесь не любили), тамбовского окорока, пельменей, апельсинов, шоколада, пару бутылок шампанского, бутылку коньяка… И вообще привезти из Москвы еще чего-нибудь вкусненького, из того, что попадется на глаза.
С Широковыми в столицу отправилась чета Бессарабов — старший Бессараб, майор внутренней службы, его жена, приходившаяся родной сестрой матери Олега Широкова — в прошлом секретарь Александровского горкома комсомола, с собой они взяли четырехлетнюю Дашку, поскольку та очень просилась в Москву — это раз, и два — оставить ее было не с кем…
Таким слаженным экипажем они и отправились в дорогу — нырнули на «жигулях» в назойливо шуршащую снежную пелену и растворились в ней, только белые морозные хвосты завихрились следом.
Из Москвы не вернулся ни один из них — на скользкой дороге жигуленок смял вылетевший на встречную полосу бензовоз с прицепом-бочкой. Легковушка была раздавлена, на тех, кто находился в ней, было страшно смотреть.
Более того — вихлявшаяся сзади бензовоза цистерна опрокинулась и выплеснула половину своего содержимого на лед дороги и, как это бывает в плохих фильмах, горючее не замедлило заполыхать — для этого достаточно было одной малой искры.
Похоже, сюжеты худых кинолент зачастую бывают подсмотрены в жизни…
Одиннадцатилетний Широков остался один — ни отца, ни матери, ни родной тетки, ни двоюродной сестры — никого, словом. Некоторое время он помыкался в Александрове, потом его, онемевшего, оглохшего от горя, забрали в детский дом — нечего, дескать, парню жить без тепла и заботы.
Имущество, находившееся в их квартире, александровские власти продали с молотка, деньги положили на сберегательную книжку, распечатать которую Олежка Широков мог только, когда достигнет совершеннолетнего возраста.
Через три года, уже в детдоме, четырнадцатилетний Широков узнал, что Даша Бессараб, попавшая в смертельную ситуацию, не погибла — ее выбросило через вылетевшее заднее стекло «жигулей» на обочину, в снег, и она осталась жива, а подоспевший водитель междугороднего автобуса успел выхватить ее из-под накатывающегося вала пламени… Судя по всему, этот шофер и увез девочку с собой.
Широков начал искать двоюродную сестру, героя-шофера, свидетелей той катастрофы, но все было бесполезно. Скорее всего, люди, к которым попадали письма детдомовского мальчишка, относились к ним абы как, спустя рукава: какой-то неведомый пацан с мокрыми от слез глазами — это не райком и не горком партии. Заниматься поисками по его хотению — это несерьезно… Поиски ни к чему не привели.
Широков делал несколько заходов, и каждый раз невод возвращался пустым: Даша исчезла бесследно. Если ее в конце концов не стало, то где могила? Могила родителей Широкова, могила Бессарабов пребывали в Александрове на городском кладбище, Олег за ними
