этот Коган сказал…
Тот, который не был Коганом и меньше всего мечтал им быть, как-то мучительно повел длинной худой шеей, словно ему был тесен крахмальный воротничок, и дрогнувшими пальцами поправил на носу очки.
Мы все как один блаженно заулыбались. Критики не были для нас самыми дорогими существами на свете.
– Интересно! – сказал Есенин.
– Тс-с-с.
Маяковский снова ткнул пальцем в знакомом направлении:
– Этот Коган…
Белоснежным платком эстет вытер на лбу капли пота, вероятно холодного, и шуршаще-шелестящим голосом деликатно поправил своего мучителя:
– Уважаемый Владимир Владимирович, я не Коган, я Айхенвальд.
Но Маяковский, как говорится, и носом не повел. Мало того, примерно через минуту он в четвертый раз ткнул пальцем в несчастного эстета, который бледнел и худел на наших глазах:
Арбат, дом 51
– Этот Коган…
Ю. Айхенвальд нервно встал, вытянул шею, вонзил, как вилки, свои белые бескровные пальцы в пурпуровый стол и сказал так громко, как, думается, никогда в жизни не говорил:
– С вашего позволения, Владимир Владимирович, я Айхенвальд, а не Коган.
В кафе стало тихо.
А Владимир Владимирович, слегка скосив на него холодный тяжелый взгляд, раздавливающий человека, ответил с презреньем:
– Все вы …Коганы!»
Если бы так «пошутил» Сергей Есенин, не избежать бы ему обвинения в антисемитизме, и, чего доброго, очередного суда…
Ипполит Соколов
Столешников переулок, дом 9
В августе 1919 года поэт Ипполит Соколов издал книжечку в шестнадцать страниц собственных стихов, назвав ее с некоторым вызовом: «Полное собрание сочинений». Он был большим оригиналом, этот Ипполит. В тифозной Москве, боясь заразиться, за руку ни с кем не здоровался, носил черные перчатки, присесть на стул боялся. Однажды, слушая лекцию профессора П.Н. Сакулина, простоял столбом целый час. Поначалу был горячим поклонником имажинизма, но вскоре опубликовал Декларацию экспрессионизма собственного сочинения, которая начиналась словами из Священного писания: «Не бойтеся, малое стадо…» Молодые поэты не спешили в ряды экспрессионистов. Ипполита поддержали только Борис Земенков и Гурий Сидоров, да и те недолго продержались. Соколов так и остался до конца существования группы ее единственным создателем и участником. В его стихах, по воспоминаниям Ивана Грузинова, фигурировали такие поэтические образы, как «скунс трав», «паровоз со лбом Ипполита Тэна». (Ипполит Тэн – французский философ-позитивист). Надежде Вольпин запомнилась «гОндола губ». «И запомнилась-то лишь по ударению на первом слоге «гондолы» – как меня уверили, истинно итальянскому», – объясняла она. Но «Полное собрание сочинений» приобрела для своей библиотеки. Надя Вольпин стала свидетелем «минуты славы» поэта Ипполита Соколова: «К весне 1920 года Ипполит начал перестраиваться из поэта в критика и литературоведа. Свой артиллерийский огонь он направил на имажинистов. В первую голову – на Сергея Есенина. Стоило Есенину что-либо прочесть с эстрады, вслед за ним вырастал перед публикой юный Ипполит. Но он был с виду совсем не юношей. Рослый, чуть сутулый, с тяжелым мучнистым лицом, он выглядел лет на десять старше своих осьмнадцати лет. Выйдет вот так на эстраду, вынет заготовленную пачку листков и под скрежет ножей о тарелки заводит лекцию. У Есенина, он утверждает, нет ничего своего. Вся система его образов – особенно же образов религиозного ряда, всяких его богородиц, телков и младенцев – полностью заимствована у …немецкого поэта Рейнера Марии Рильке. Да, у великого Рильке! <…> Пусть Есенин и не выступал, а тот все одно выходит на эстраду со своими «разоблачениями». Кто-нибудь крикнет: «Брось ты, Ипполит, Есенин же не знает немецкого языка!» А Соколов упорствует: «Тем хуже. Значит, влияние здесь не прямое, а через посредственные и уже опошленные подражания». Есенин слушал сперва с усмешкой. Ипполит, повторяясь от раза к разу, договорился, наконец, до слова «плагиат». Сергей сам не слышал, но, когда ему услужливо об этом доложили, попросил предупредить Соколова, что если тот еще раз повторит подобное, то он, Есенин, «набьет ему морду».
Дня через два Сергей привел меня в СОПО поужинать. Мы устроились в Зале поэтов поотдаль от зеркальной арки – эстрада от нас не видна. Едва взялись за вилки, к Есенину подскочил Захаров-Мэнский и со сладострастным предвкушением скандала вкрадчиво говорит:
– Ипполит уже завелся, читает цитаты.
<…> Ипполит произносит – очень отчетливо, подчеркнуто – «… прямой плагиат…»
Но закруглить свою тираду он не успел. Есенин точно циркач, взлетел на эстраду. Широкий взмах руки. Пощечина… нет, не звонкая. На рыхлом лице критика багровый отпечаток ладони.
Шум, смятение».
Из объяснительной записки Ипполита Соколова в Литературный отдел «Дворца искусств» от 11 августа 1920 года: «Есенин нанес мне оскорбление не как Есенин-человек Соколову-человеку, а как Есенин-поэт Соколову-поэту. Ввиду того, что я получил оскорбление не как человек, а как литературный противник и ввиду того, что я нахожу для всех ясным, кто из нас обоих имеет литературную порядочность и честность, я считаю единственной формой наказания гражданина Есенина за его пощечину своему литературному врагу тот бойкот гражданина Есенина как человека и как поэта, который установился в литературных кругах».
Есенин был очень расстроен, когда услышал, что пострадавший Ипполит – совсем юнец! Те, кто подстрекали поэта Есенина, теперь возмущались его выходкой, хотя Ипполит никому не нравился. В Союзе поэтов состоялся суд. Есенину на месяц запретили появляться в СОПО. А в итоге: больше всех пострадали посетители, они приходили на Есенина.
Столешников переулок, дом 9
Извиняться Есенин не собирался, чувствуя свою правоту. Поскольку Ипполит Соколов был соседом Ивана Грузинова (Соколов жил этажом выше, в Столешниковом переулке, 9), встречаться с нахальным юнцом приходилось почти каждый день. А у Соколова постоянно собирались поэты Борис Земенков, Галина Владычина, Сергей Спасский, Семен Родов…
Поэт Вадим Шершеневич резюмировал этот забавный инцидент: «Когда все кончилось, Есенин снова вышел и заявил уже под дружный смех:
– Вы думаете, я обидел Соколова? Ничуть! Теперь он войдет в русскую поэзию навсегда!
Есенин оказался прав: Все позабыли стихи Ипполита Соколова, но многие помнят эту пощечину».
Иван Грузинов
Столешников переулок, дом 9
Бутырская тюрьма, Новослободская улица, дом 45
Угол Кузнецкого Моста и Неглинной улицы
(бывшее кафе «Мышиная нора»)
Выскажу сокровенную мысль, которая часто является при взгляде на коллективные снимки поэтов круга Есенина: сколь отличается светлый лик Сергея Александровича от рубленых лиц многих из них! Не в обиду. И еще одна мысль: когда цитируешь того или иного близкого друга Есенина, неплохо бы точно знать, каково его отношение к поэту… Друг ли он истинный, или тайный завистник, или того хуже
