И зачем только признался? – Видишь такую маленькую… штуку на дверной ручке? Прямо в середине. Поверни ее. Зажми двумя пальцами и поверни. Маленькую плоскую штуку. Понял?
Логан не ответил. Он явно ничего не понял из моих красноречивых описаний.
Я со вздохом встал. Выгнул спину, размял затекшие мышцы и охнул. Колени болели. Я стар, как тот самый пекан.
– Логан?
Ручка снова щелкнула. Замок сработал, и дверь распахнулась. Я открыл рот, чтобы снисходительно произнести что-нибудь типа «молодец», однако потерял дар речи. Трое младших детей, сбившись в кучку, смотрели на меня снизу вверх.
– Ого! – Я не смог скрыть досаду. – Никто не спит! Вот незадача!
Мой тонкий юмор оценила только Хейзел. Дочь шагнула вперед и взяла меня за руку.
– Ради всего святого, папа, что ты делаешь на улице? Мужчине в твоем возрасте необходим полноценный сон.
Никогда еще я не был так счастлив услышать голосок моей не по годам мудрой проказницы. Заключив ее и обоих сыновей в отеческие объятия, я проговорил:
– Уф. Как я вас люблю. А теперь идем досыпать.
– Ты не ответил на мой вопрос, – упорствовала Хейзел. Ну почему ей всегда необходимо быть такой умницей?
– Мне не спалось, и я решил прогуляться. Вероятно, машинально защелкнул дверь на замок. Ничего страшного. Спасибо. Вы меня спасли. Идемте. – Я мягко втолкнул детей в дом и запер дверь. На этот раз целенаправленно. – Чудо, что мы не разбудили Уэс…
Я умолк на полуслове – взгляд наткнулся на необъятное папино кресло. Оно пустовало. В комнате никаких признаков Уэсли также не наблюдалось. Его телефон лежал на прикроватном столике. В другое время и при других обстоятельствах я бы не удивился. Наверное, в туалет вышел. Или перекусить на кухню. Что-то в этом роде.
Но не сегодня. В эту чертовски странную ночь созерцание пустого кресла породило в моей груди новую волну паники.
– Где брат?
Хейзел плюхнулась на свою постель и медленно обвела взглядом кресло.
– Ой…
Мне никогда этого не забыть. Никогда не забыть зловещий предвещающий несчастье подтекст, заключенный в простом слове, в тот миг, когда оно сорвалось с губ дочери. Она знала. Я мог много в чем сомневаться, но только не в этом. Я чувствовал сердцем, а Хейзел знала точно – случилось что-то плохое.
Я пронесся через гостиную и выскочил в коридор, ведущий на кухню. Дверь в ванную была приоткрыта, но полоска света оттуда не пробивалась. Я щелкнул выключателем. Никого. Дотошно повинуясь какому-то расхожему клише, требующему проверить все досконально, я отдернул шторку – а вдруг сыну пришла в голову дурацкая идея принять душ среди ночи? Однако и за шторкой было пусто.
Уже не искра паники, а целое пламя занялось в моей груди.
В нашем старом доме имелась еще одна ванная, и я стремглав бросился туда. Тоже никого. Я обошел весь дом, взывая к рациональной составляющей своего разума – ведь можно как-то объяснить, почему сын исчез бесследно? Осталась спальня родителей. Мне даже не пришло в голову, что нарушаю неписаные правила – я просто распахнул дверь без стука и вошел; свет из коридора упал на кровать. В постели спали двое, больше никого не видно. А папа лежит поверх одеяла – еще одна странность этой ночи. Я прошагал через комнату и заглянул в шкаф. Потом, когда выдавалась свободная минутка, я порой размышлял: допустим, мы нашли бы Уэсли, забившимся в бабушкин шкаф, причем среди ночи? Неужели чувство облегчения смягчило бы абсолютную эксцентричность такого поступка?
Однако в шкафу я Уэсли не нашел. И не нашел нигде.
– Может, проверим чердак?
Голос Хейзел испугал меня так, что я едва не вскрикнул.
– Тс-с, милая, – пролепетал я и взял девочку за плечи, уводя из спальни. Родители завозились в постели, но ничего не сказали, а я не был готов ставить их в неловкую ситуацию.
Мы вернулись в гостиную, откуда, насколько я знал, вел единственный вход на чердак – небольшой квадратный люк в потолке, закрытый обычной плоской крышкой. Как в детстве, так и потом, повзрослев, я решался разве что украдкой заглянуть в это жуткое и таинственное место. Однако сейчас я немедленно притащил от входной двери стул и поставил под люк. Забрался на него, расставив руки, чтобы удержать равновесие. Затем потянулся вверх и отодвинул крышку. В лицо порхнуло облачко пыли.
Я закашлялся и принялся тереть глаза. И сделал то, что в другое время показалось бы смешным, а сейчас напугало детей – они могли почувствовать мой растущий страх. Подпрыгнул как мог высоко, чтобы окинуть беглым взглядом чердачное помещение. Потом повторил свой трюк четыре или пять раз, чтобы просканировать каждый угол. В темноте различались силуэты ящиков и груды всякого барахла, сваленного сюда обитателями дома и давно забытого. Ни люди, ни призраки на чердаке не скрывались.
Оставалось одно. Сын, очевидно, ушел из дома, хотя на него это непохоже. Я не мог разгадать причину.
– Стойте здесь, – приказал я младшим детям. Сейчас я понимаю, что следовало бы найти для них хоть слово утешения или ободрения. Но тогда мой разум работал не как положено. В мозгу проносились огненные белые сполохи, которые почти полностью застилали зрение.
Я открыл парадную дверь и выбежал наружу. На востоке едва начал заниматься рассвет. Я принялся за поиски – своего рода магический ритуал, который непременно вернет мне сына. И неважно, что он будет объяснять, если я найду его в неподобающем месте, скрывающегося от нас и от всего мира. Обыскал каждый дюйм двора, старый амбар, заглянул во все сараи, под навес, за деревья. К тому времени, когда я начал прочесывать лесок по границе участка, проснулись мои родители – то ли их разбудили дети, то ли мои лихорадочные поиски, сопровождаемые постоянным выкрикиванием имени Уэсли. Старики подключились ко мне.
Безрезультатно.
Паника бушевала в моей груди уже на уровне инфернальной. Каждый вдох давался с трудом.
Мой сын пропал. Его похитили. Если бы он ушел по своей воле, взял бы телефон.
Наконец, уже еле ворочая языком, я позвонил в полицию.
Глава 6
Апрель 1989 года
1
Признаю, образ избитый, однако в те дни, после того как я встретил в лесу Коротышку Гаскинса с отрезанной головой у ног, мое небо затянули грозовые тучи. Те же тучи висели и над Андреа. И как бы ярко ни светило солнце, перед глазами постоянно висела пелена, которая омрачала жизнь. Андреа обычно избегала разговоров на эту тему, чему я был только рад. Мы заключили
