— Господа бога душа мать, блудницу вавилонскую в койку со всеми апостолами! — Судя по выражениям Диких, для башни последнее попадание тоже не прошло даром. — Гидравлика накрылась! Вручную я пока этого гада удерживаю, заряжайте быстрее, скорость наводки совсем никакая, если сменим курс — не поймаю его снова! Как только угол выставишь, сразу… БАШНЮ ВЛЕВО!!!!
По рыку прапорщика пара самых здоровых матросов башни начала с гиканьем вращать тяжеленные маховики ручного привода. Но башня поворачивалась ужасно медленно, для поворота с борта на борт на ручном приводе требовалось около шести минут, и «Асахи» вот-вот неминуемо должен был выскочить из прицела…
— Выстрел! — перебил погоняющего уже истекающих потом матросов напарника Тыртов.
Лейтенант торопился использовать как можно больше снарядов до того, как поломка гидравлики окончательно выключит их из боя. На попадание при таком, с позволения сказать, наведении он на самом деле не особо рассчитывал. Но вдруг да повезет… Он-то успел из своего командирского колпака разглядеть, что японская колонна уже повернула в их сторону, и Беляев неминуемо вот-вот скомандует к повороту. Вести бой тремя кораблями против всего японского флота — безрассудство, а русская линия почему-то японцев не преследует…
— Ого… — Тыртов не верил своим глазам — все дневные труды, все месяцы подготовки и десятки выпущенных на учениях снарядов, все это было не зря. — Вот теперь мы, кажется, все-таки попали…
На борту «Асахи» ясно видимая в прицелы и дальномеры вспухала жирная клякса черного дыма с багровыми прожилками огня. Там, на месте второго нижнего каземата, что-то взрывалось и горело.
— Мы попали!!! — уже в голос завопил он.
— Получи, зараза, — устало вытер лоб Диких. — Если кто хочет посмотреть на дело рук своих — как зарядите орудие, можете сбегать на верхнюю палубу, глянуть. Такое вам, салажатам, в жизни больше не увидеть. Мы на циркуляции, Дмитрий Иванович, — пока не встанем на курс, я не знаю, куда наводить, а вручную ворочать башню просто так незнамо куда — без толку.
— Остаток снарядов — десять, заряжаем фугасным, бронебойный в погребе остался один, пока побережем, — поддержал его Тыртов, не в силах оторвать глаз от «Асахи», на котором что-то продолжало взрываться, и не думая затихать. — Он валится на бок! Честное слово, Платон Иванович, мы его все-таки добили!
Но его крик был обращен уже в спину старого сверхсрочника, тот и сам не удержался и выбежал из башни посмотреть на первый в жизни утопленный им линкор.
После войны дотошные эксперты подсчитали, что при поражении каземата или башни шансы на взрыв погребов боезапаса для орудий картузного заряжания были около десяти процентов. Гильзового, используемого в русских шестидюймовках — не более трех. В случае с «Асахи» эта статистика оказалась для японцев роковой.[9]Как бы стараясь отомстить за «старшего брата», а вернее определив наконец точную дистанцию пристрелкой, «Фусо» нанес «Корейцу» очередной удар. Десятидюймовый японский снаряд пробил броневой пояс в средней части корабля, и заливаемый водой «Кореец» стал быстро крениться на левый борт.
Решив больше не искушать судьбу и заметив мелькающие за японскими броненосцами эсминцы, Йэссен приказал всем кораблям отворачивать от противника. На оторвавшийся «Громобой» ушла радиограмма — «немедленно повернуть на север, пристраивайтесь в кильватер „Рюрика“». На самом «Корейце» срочно втягивали в казематы орудия левого борта, на случай если с креном не удастся справиться. Огонь по противнику вела только кормовая башня, корабль остался с двумя восьмидюймовками против всего японского линейного флота. И если бы только линейного…
Капитан-лейтенант японского флота Иоко Сакури в этом сражении командовал сводным отрядом миноносцев. Шесть кораблей под его командованием принадлежали к разным отрядам и даже разным эскадрам. Попросту говоря, под его командованием сейчас были все исправные на данный момент миноносцы типа «Циклон» Японии. Не получая в последние полчаса никаких приказов, он, бессильно сжимая кулаки, наблюдал за расстрелом «Асахи» русскими кораблями. После неудачной попытки атаки русских крейсеров, сорванной огнем артиллерии, о его миноносцах, казалось, забыли все. И его собственное командование, не отдававшее никаких распоряжений после «держаться за линией крейсеров», и русские, полностью игнорирующие маячащие в четырех милях от них миноносцы и сосредоточившие весь огонь на броненосной колонне. Но после опрокидывания концевого броненосца Иоко пошел на сознательное нарушение приказа. Он повел свои миноносцы в атаку на медленно и грузно отворачивающий от японской линии «Кореец». Что стало тому причиной — «пепел „Асахи“, стучащий в его сердце», как писали потом британские газеты? Трезвый расчет и острое зрение, позволившее разглядеть втягиваемые в казематы орудия левого борта, как после войны доказывали русские исследователи? Или младший брат, который был энсином на «Асахи» и командовал плутонгом правого борта, за почти верную гибель которого хотел отомстить взбеленившийся Сакури? О чем после войны рассказал Балку и Рудневу за рюмкой саке в кафе в Токио Сакаи… Причину своего решения молодой капитан-лейтенант унес в морскую могилу. Единственный спасшийся с мостика его флагманского «Чидори» сигнальщик рассказал только, что тот радостно улыбался, когда увидел, что за его миноносцами в самоубийственную и самовольную атаку бросились и оба отряда эсминцев. Если сам Сакури своей целью избрал утопившего «Асахи» «Корейца» (что подтверждает версию о личной мести), то более крупные эсминцы пошли в атаку на «Сунгари» и «Рюрика».
Когда Рудневу доложили, что японцы, кажется, начали атаку миноносцев, он только презрительно усмехнулся:
— Во-первых, наши миноносцы с «Новиком» во главе тоже неподалеку — я их послал атаковать «Асахи» еще минут двадцать назад, должны успеть и наверняка помогут отбиться. Да «Новик» и один вполне может разогнать десяток дестроеров. Во-вторых, — и тут уже Карпышев ссылался на недоступную остальным участникам сражения статистику Русско-японской войны ЕГО мира, — как показывает теория и практика, дневная атака эсминцев, и тем более миноносцев, на военный корабль не может быть успешна, если цель сохранила орудия и ход.
Сам Руднев был жутко недоволен как общим ходом боя, так и своей в нем ролью. Его отряду крейсеров почти нечем было похвастаться, и виноват в этом был он сам. После удачного заманивания под огонь броненосцев «Фусо» он принял ошибочное решение. Подумав, что теперь линейный бой русские броненосцы способны выиграть и без его крейсеров, подставлять которые под огонь японской линии было опасно, управляемый Рудневым «Варяг» повел русский крейсерский отряд на перехват попыток японских коллег и одноклассников пройти к транспортам под берегом. Знай Руднев заранее о решении Макарова послать на их перехват «Баян» с «Громобоем», он остался бы к востоку от намертво сцепившихся в схватке колонн броненосцев. С этой позиции он мог бы время от времени покусывать головного японской линии, чем он успешно занимался в бою при Кадзиме.
