с удовольствием ощущаю, как тает внутри ледяная пустыня страха.
Хорошо!
Упираюсь обеими руками в стеновую панель и прикрываю глаза. Не буду ни о чем думать. Не сейчас. Просто отключу мозг и подарю себе пять минут тишины.
Вот так. Замечательно.
Подбадриваю себя, когда внутренние часы отщёлкивают последние секунды небытия, а затем подхватываю тюбик с гелем и, щедро налив жидкость на ладошку, приступаю к омовению.
Справляюсь на ура и улыбаюсь, ощущая, что за дверью до сих пор стоит тишина. Двуликий не проснулся, и я могу пока спокойно одеться и продолжить заниматься собственными нуждами.
Чувствовать себя чистой и посвежевшей — дорогого стоит. Особенно, когда в ночь ты уходишь в лес и совершенно не представляешь, через какое время блага цивилизации улыбнутся тебе вновь. Даже настроение повышается и прибавляются силы.
Выбираюсь из кабины и, заметив стопку больших банных полотенец в стеновом шкафу, беру одно не раздумывая. Если бы запретили заранее, другое дело. А раз указаний не было… воспользуюсь.
Только сейчас, повторно осмотревшись посвежевшим взглядом, понимаю, что это не гостевая ванная комната. На крючке в стене висит пушистый халат, синий, под скамьёй стоят тапочки большого размера, тоже синие, а на полке — зубная щетка в стакане, электрическая бритва и набор баночек и бутылочек для мужской гигиены.
Что ж, похоже, я оказывала помощь хозяину этих хором.
Решая не тратить время даром, руками застирываю белье и, недолго думая, развешиваю его на полотенцесушителе, занимающем приличную часть стены.
Одевшись и заплетя влажные волосы в косу, все же выхожу в комнату.
Мне везет.
Оборотень до сих пор спит и даже позу не сменил. Значит, снотворное оказалось сильным. Отлично. Есть время осмотреться, отдохнуть и подумать.
Но сделать успеваю только первое и второе. Потому что стоит мне сесть в кресло, очень удобное кресло, как сон буквально атакует, и я не могу с ним бороться.
Глава 12
АНИЛА
Может ли быть такое, чтобы сквозь сон мне слышатся детские голоса и плач?
Не вот тут рядом, над ухом или в соседней комнате, а где-то вдалеке, чуть слышно, но все равно как-то надрывно, словно на одной ноте.
Хмурюсь, пытаясь уловить как можно больше. Напрягаю слух до максимума и даже практически сбрасываю от усилий дрему, чтобы разобраться.
То, что я не дома в своем поселке и уж тем более не в школе, где детей куча-мала и их вопли, крики и даже слезы — вполне обычное явление, осознаю четко, даже пребывая в пограничном состоянии. Я в непонятном особняке посреди дикого леса, куда меня привезли на огромной темно-красной машине. Среди оборотней, большинство из которых носит военную форму. Недружелюбных двуликих. И одного из них я совсем недавно спасала из лап смерти.
А вот дети.
Детей я тут не видела и не ощущала. Пусть и старалась не вертеть головой и не выглядывать ничего лишнего, пока топала до этой комнаты под конвоем, но всё же... Пусть я оказалась весьма посредственным оборотнем, о чем узнала чуть ранее… И опять-таки… я ИХ НЕ ЧУВСТВОВАЛА.
Никак.
До этого времени.
А теперь чувствую.
Слышу.
Ощущаю.
С каждой минутой всё четче и четче…
Но что самое поразительное: плач и стенания не приближаются. Это я, словно одномоментно превратилась в радар, настраиваюсь на них все ярче и глубже.
Странно?
Не то слово.
Но это не самообман!
Детки плачут!
Навзрыд.
От души… потому что они…
Ага! Девочки.
Маленькие.
И не просто маленькие, а совсем детеныши, учитывая, что оборотни становятся совершеннолетними позже обычных людей.
Ох-ты-ж, матушка-Луна!
До меня только в этот момент доходит, что я улавливаю эмоции не человеческих малышек, а самочек-оборотниц.
И в эту секунду между нами словно бы зарождается что-то общее. То, что притягивает нас друг к другу. Делает ближе.
И это не родственная связь, а что-то совсем иное. На интуитивном уровне. Будто тонкая-тонкая призрачная ниточка-лучик протягивается от моей Золотинки к еще трем, нет же, четырем другим юным волчицам, что находятся в стенах этого странного особняка-замка.
Очередной плач-стон остро щиплет что-то в душе, заставляя вздрогнуть и распахнуть широко-широко глаза. Дергает за нервы так остро, что боль бьет в самое сердце.
Золотинка мгновенно подрывается на лапы, вытягивает шею, вострит уши, начинает скулить и метаться, словно раненная.
Ани, детки плачут. Ани, как же так. Что-то случилось. Им плохо. Им страшно. Ани…
Рвется она на волю, чтобы броситься на помощь, сделать все, чтобы раздирающая душу в клочья мольба прекратилась.
И не может…
На глаза слезы наворачиваются.
Всхлипываю. Подрываюсь с места и бросаюсь к двери, чтобы дернуть ее посильнее, чтобы постараться ее открыть.
И пусть совершенно точно знаю, что она заперта, но хочется невероятного.
Хочется чуда: чтобы я подошла и смогла ее распахнуть. Чтобы спустилась к малышкам, сидящим… в подвале… и жмущимся спинками друг к другу, чтобы приласкала их, накормила, успокоила, приголубила, пообещала защиту и сделала все, чтобы они больше не плакали.
Подвал…
Матушка-Луна, ужас-то какой. Девочек-малышек держат не в комнате, а в сыром месте, в темноте и страхе.
Изверги! Монстры!
Да как же можно-то?
Вновь дергаю дверь. И еще сильнее. Переживания за маленьких оборотниц отодвигают былой страх за собственную жизнь куда-то на край сознания. Теперь важнее девочки.
Дергаю и дергаю.
Бесполезно.
Закрыто.
Поднимаю руку, сжатую в кулак, размахиваюсь, чтобы вдарить посильнее, заорать, и неважно, если отругают, я буду молить, просить, чтобы меня пустили к малышкам.
Чужое прикосновение к плечу заставляет вздрогнуть, дернуться всем телом в испуге, отскочить в сторону и вдариться всем прикладом в злополучную закрытую дверь.
Раф.
Имя двуликого всплывает в голове, когда в ней немного проясняется.
Ух ты ж, Луноликая, я совсем забыла про своего раненного пациента. А он оказывается уже не только проснулся, но пришел в себя. Причем, судя по виду, заметно очухался, потому что стоит на своих двоих уверенно и даже не заваливается.
Ой-ой-ой…
Вот теперь меня уже другой страх аккуратно накрывает с головой. Помню я, что этот тип очень агрессивный и нападает на других без разбора.
Стараясь не делать резких движений, прижимаюсь спиной к стене и по миллиметрику сдвигаюсь в сторону двери в ванную комнату. Понимаю, что маневр вряд ли удастся. Но, мамочки, как же не хочется верить в худшее.
Двуликий молчит, но внимательно отслеживает мою попытку к бегству.
Взгляд тяжелый. Лоб нахмурен, брови сведены вместе. Крылья носа широко раздуваются, словно оборотень пытается вобрать в себя мой запах и разложить его на составляющие. Тонкие губы сжаты
