Услышав это, Раиса подняла голову.
— Нет, нет, не нужно милиции, не нужно никому сообщать, — умоляющим голосом говорила она, сжимая мою руку.
— Как? Тебя обокрали, надо найти вора, — настаивал я.
— Нет, нет, бога ради, не надо! — Раиса с трудом подошла к двери и прислонилась к ней спиной. — Если вы хотите мне добра, увезите, увезите меня поскорей из этого проклятого города.
Все было ясно. Раиса чувствовала неладное, ведь воры не оставили бы и большого чемодана. Значит... Должно быть, сейчас сотни предположений роятся у нее в голове.
«Может, чемодан унесли свои. Просто они увидели меня с чужими людьми и предпочли украсть чемодан, не встречаясь со мной...»
«А может, это — дело рук угрозыска? Меня выследили, все пропало...»
«Если они нашли в чемодане икону, вот-вот придут за мной».
Сколько ужасов нашептывал Раисе тайный голос! И вполне понятно, почему она предпочла не подымать шума из-за пропажи — во всех случаях ей это грозило опасностью.
Раиса долго стояла неподвижно, потом удивленно огляделась вокруг, словно только что проснувшийся человек, который не может сразу понять, где он находится. Провела руками по лбу. С трудом заговорила:
— Нет, не хочу ни минуты оставаться здесь. Я поеду на вокзал и там подожду тебя. — Она торопливо открыла дверь и вышла в коридор.
Приказав Пиртахия, чтобы он не обнаруживал себя в поезде до моего предупреждения, я схватил свой чемодан и последовал за Раисой.
Поезд мчался стрелой сквозь ночь. Раиса неподвижно сидела у окна двухместного купе и пристально глядела в темноту. Все как будто бы пришло в норму, но я знал, что спокойствие Раисы было подобно затишью перед бурей. Монотонно перестукивали вагонные колеса, только порой резкий гудок паровоза разрывал их утомительно однообразный шум.
Раиса перестала нервничать, как только мы оставили Харьков. Но на каждой остановке она замирала, опасаясь визита непрошеных гостей. И трудно было понять, кого она больше боялась: следователей угрозыска или своих дружков. Кто знает, как они встретят ее в Тбилиси, когда она вернется, не выполнив поручения, да вдобавок еще потеряв икону.
Я был убежден, что она сейчас мучительно ищет выход из создавшегося положения. Может быть, стоит напомнить ей о себе? Вдруг она доверится и расскажет обо всем своему «родственнику»?
— Я не узнаю тебя, Раиса, — нарушил я молчание и вздохнул. — С тех пор, как ты потеряла тот проклятый чемодан...
Женщина не отвечала. Она не мигая смотрела в сверкающе-черное окно, за которым смутно мелькали какие-то неясные тени. Что ей виделось там? Запутанное и горькое прошлое? Или пугающее своей неизвестностью будущее?
Убедившись, что Раиса не намерена отвечать, я вышел из купе. Дверь с грохотом задвинулась за мной. Долго ходил я по вагонам, стоял в тамбуре на резком сквозном ветру, потом решил пойти в вагон-ресторан поужинать.
Когда я вернулся в свое купе, Раиса уже лежала и, казалось, спала. Осторожно притворив дверь, я стал готовиться ко сну.
— Почему ты так опоздал? — неожиданно спросила она, блеснув в полутьме своими огромными синими глазами.
— Встретил сына своего старого друга. Его, оказывается, ранили в Киеве. Сперва он рассказал свои приключения, потом мы отметили его благополучное выздоровление, выпили немного — вот и засиделись...
— Ранили? — удивилась Раиса. — Кто же его ранил?
Взобравшись к себе на верхнюю полку, я взбил тощую железнодорожную подушку, поправил одеяло и улегся, будто не имея никакого желания пересказывать историю своего знакомого. Потом неохотно проговорил:
— Он сейчас кончает Киевский политехнический институт. Очень приличный парень.
— Кто его ранил? — снова спросила Раиса с видимым нетерпением.
— Работники милиции накрыли каких-то бандитов в Киево-Печерской лавре. Началась перестрелка. А он случайно проходил мимо, и шальная пуля чуть не лишила жизни молодого парня.
— А потом?
Я взял газету и сделал вид, что это сейчас единственное, что меня интересует. Но из-за большого листа в зеркале напротив мне было видно, что Раиса нетерпеливо привстала на своей постели и с ожиданием смотрит наверх.
— Что за бандиты? — проговорила она словно про себя.
— Двоих убили. Он потом разузнавал про это дело. Даже фамилии назвал. У одного какая-то странная фамилия, я даже думаю, что это скорее прозвище, а не фамилия. Каврага, что ли...
— Каврига! — непроизвольно воскликнула она, вскакивая в испуге. Но сразу же взяла себя в руки, сдержалась. Открыв стоявшую на столике бутылку «боржоми», налила в стакан и выпила — будто только для этого и вставала с постели. — Да, это, наверное, Каврига, а не Каврага. — Она хотела добавить еще что-то, но не решилась. Я подумал, что для первого раза этого достаточно и не стоит проявлять неестественной для постороннего человека заинтересованности. Бросил на столик газету и повернулся к стене.
Колеса стучали равномерно и усыпляюще. Мимо проносились какие-то станции, полустанки. Я не мог заснуть. Раиса легко попалась на удочку — это говорит о ее неопытности. Но надо добиться у нее новых признаний. Как это сделать?..
Бледная полоса рассвета уже появилась на горизонте, когда я задремал. Неожиданно кто-то разбудил меня. Сразу же проснувшись, я огляделся вокруг. Рядом стояла Раиса и трясла меня за руку. Глаза ее покраснели, — не у одного меня было о чем поразмышлять в эту ночь. Распущенные волосы ниспадали на плечи.
Я не произносил ни слова: пусть она сама начнет свою исповедь, пусть поделится всеми горестями с «кровным родственником» — единственно близким для нее человеком со всем мире.
— Сандро! Ты должен помочь мне, — проговорила Раиса хрипло.
— Что с тобой? Тебе приснилось что-нибудь дурное? — удивился я.
— Вся моя жизнь — дурной сон, — горько сказала она, отпуская мою руку. — Сандро, вставай, ты должен выслушать меня. Я не могу больше таить в сердце все, что там накопилось. Не могу, понимаешь! Выслушай меня и реши, могу ли я на что-нибудь надеяться или мне не стоит жить...
За окном шумела вьюга. Уже рассвело, но сразу за железнодорожной насыпью ничего нельзя было разглядеть. Паровоз, шипя, рассекал широкой грудью завесу ветра, словно какое-то сказочное чудовище, пытающееся вырваться из снежного кольца.
Раиса сидела, сложив руки на груди, прислонившись спиной к стенке, и рассказывала свою невеселую историю.
— ...Игорь Таманов — дядя моего мужа, Петра, родной брат его отца. Но, несмотря на это, он всего лет на пять-шесть был старше Петра.
