а то бы брызги остались. У нее всегда с чистописанием не ладилось, и вот ныне поспешила, а потому последние буквы слились в одну, нечитаемую.
Ничего.
Матушка Гри заверила, что письмо доставят ныне же. А уже завтра, если родители Эвы возместят затраты, то и Эва воссоединится с ними.
Разве не чудесно?
Сердце билось быстрее. И Эва покусала губы.
«Мне несказанно жаль, что я своим своеволием доставила вам столько неприятностей. Я стала жертвой подлого предательства и спаслась от участи, которая хуже смерти, лишь чудом».
Эва, правда, не была уверена, что жизнь со Стефано и вправду хуже смерти, но в книгах упоминали о чем-то подобном.
Так пусть будет.
И матушка опять же… может, обеспокоится и потом не станет сильно ругать.
Нет, станет, конечно.
И сляжет с мигренью. А как встанет, так и запрет Эву в поместье на месяц. Или даже на два. С молитвенником и рукоделием. Пускай. Сейчас Эва была согласна и на такое.
- Ты не пыхай, - пробурчала Кэти.
Она устроилась в углу комнаты, забравшись на кресло с ногами и завернувшись в какой-то вовсе уж необъятный платок грязно-серого цвета. В полутьме поблескивали глаза, а лицо Кэти почти и не различить было.
- Пиши давай.
- Я подбираю слова, - сказала Эва со вздохом. – Не подбираются.
- Так ты так пиши. Чего подбирать. Как оно есть. Гоните, матушка, деньгу, пока вашей любимой доченьку не похужело, - это Кэти произнесла мерзким блеющим голосочком.
Эва не так разговаривает!
Совершенно даже непохоже!
Но Эва поджала губы и склонилась над листом.
«Меня спасли люди, которые, однако… - и опять задумалась. Вот как сказать, что им нужны деньги? Тогда это уже не спасение выходит. - …однако понесли убытки. А потому для моего возвращения необходимо возместить их в полной мере».
Кажется, так.
Теперь поставить сумму… пять тысяч.
Это много.
Очень много. Но ведь у отца найдутся? Он не пожалеет… он матушке на день рождения поднес ожерелье с топазами, и матушка говорила, что то стоило больше двух тысяч. Две тысячи – это получается, что за Эву два ожерелья просят.
У матушки их много.
И у самой Эвы тоже драгоценности имеются.
- Написала? – Кэти выползла из кресла. – Тогда шуруй обратнова.
- Там холодно, - Эва протянула лист, на котором поставила свою размашистую подпись. – Я замерзла. А если заболею?
- Станешь должна больше, - Кэти на лист посмотрела, но как-то так, что стало ясно – читать она не умеет. – Целитель обходится дорого.
Эва поднялась.
Возражать?
Сопротивляться? Нельзя. Тогда её не просто запрут, могут и на цепь посадить. Конечно, они вроде бы договорились с матушкой Гри, но… мало ли.
И вниз Эва спускалась спокойно. Благо, бульон вернул силы, и пусть Эву еще слегка покачивало, но не настолько, чтобы потребовалась посторонняя помощь.
Дверь заперли.
Правда, ненадолго. Скоро Кэти вернулась с толстым одеялом, которое пестрело пятнами, но Эва согласна была и на такое, и еще платком.
- На от. Неженка.
- Спасибо, - искренне поблагодарила Эва, а Кэти только фыркнула. И снова ушла, правда, чтобы в очередной раз вернуться. И принесла она поднос с миской каши, высоким кувшином, от которого пахло травами и еще чем-то кислым.
- На от. Ешь. А то тощая совсем. И без сисек. Без сисек клиент плохо идет. А нет клиента, нет и деньжат.
Эва кивнула, опасаясь уточнить, какой именно клиент должен быть. Точнее… она догадывалась, но догадка эта была слишком ужасна, чтобы в нее поверить.
Дверь Кэти заперла.
А Эва… Эва села есть. Есть ведь хотелось, причем настолько, что темная, вареная на воде овсянка, показалась неимоверно вкусной. А вот от компота закружилась голова и… и кажется, она снова скользнула в сон. Точнее скользнуло тело, дух же остался.
Рядом.
Он и видел, как отворилась дверь, пропуская Кэти. И та, обшарив Эву – что она надеялась найти? – затолкала её на лежанку. Сверху Кэти набросила платок, а уж потом накрыла одеялом.
Постояла.
Вздохнула.
И забрала поднос.
Эва двинулась следом. Что её еще делать? Кажется, что-то подлили в компот, но если и травы, то другие.
- Спит? – Матушка Гри ждала наверху. И эта комната разительно отличалась от прочих. Она была невелика. И светла. Горел камин, и кресло Матушки Гри стояло столь близко к нему, что это было просто-напросто небезопасно.
Сияли свечи.
И зеркало притаилось в углу.
Изящная мебель.
Обои в темно-зеленую, по последней моде, полоску.
- Да, Матушка.
- Все съела?
- Да, Матушка. И выпила.
- Вот и отлично. Утром дашь ей напиться. Выведи погулять. Вроде девица не совсем безголовая, пусть разомнется, а то сама знаешь, взаперти они хиреют.
- Хорошо.
- Садись, - Матушка указала на кресло. – Письмо… найди мальчишку, только толкового, пусть отнесет. Она сказала, куда?
- Да.
- Замечательно. За мальчишкой пусть Шнырь приглядит. И за домом тоже. Посмотрим, так ли она нужна…
- Думаете… - робко поинтересовалась Кэти.
- Спину выпрями. И следи за осанкой. Опять корсет не надела?
- Он давит!
- Он фигуру выправляет. Иногда нужно уметь терпеть неудобства, - странно, что говорила она точь-в-точь, как матушка. – Если и вправду надеешься открыть свое дело, научись преподносить себя. В тебе должны видеть не поднявшуюся шлюху, а леди.
- Леди? – Кэти издала хриплый смешок. – Да какая из меня, на хрен, леди?
- Пока и вправду никакая, - легко согласилась Матушка Гри. – Бери пример с девчонки. Уехать с любимым, чтобы очнуться непонятно где, узнать о предательстве… и бровью не повела. Ни слез, ни истерики… истинная леди. Сдержанность и достоинство.
Эва вздохнула.
Наверное, матушка могла бы порадоваться. Все-таки её воспитание дало свои плоды, но… что-то подсказывало, что не порадуется.
- Дура она просто, - возразила Кэти. – И не сообразила пока, во что вляпалась. А вы… отпустите?
- Глупости не говори. Редкий товар. Этот идиот сам не понял, что ему попало в руки… нет, но деньги лишними не будут.
Услышанное заставило Эву окаменеть.
Как так?!
Они ведь договорились!
- Не вздумай сболтнуть лишнего, - спохватилась Матушка Гри. – Пусть девчонка думает, что семья её с выкупом затягивает. А пока – пусть ест, гуляет. В целом она здорова, но цвет лица надо подправить, больно бледная.
- И долго…
- Весточки я уже разослала. Думаю, недели хватит. Там устроим встречу
