Теперь уже он ругался во всю глотку. Заслышав голос отца, на улицу повыскакивали его сыновья и тоже принялись убивать птиц. Спустя некоторое время из других домов тоже начали выбегать люди, и все они начали ловить окоченевших, беспомощных птичек и либо сворачивать им шею, либо кидать оземь, либо топтать.
Внезапно все замерли, и в воздухе повисла тишина — все смотрели на Джона Медника, вышедшего на середину площади. Он повернулся, обвел взглядом замолкших людей, посмотрел на снег, усеянный тельцами сотен птиц, а затем снова поднял глаза на жителей города, чьи руки были окроплены птичьей кровью.
— Если вы хотите, — крикнул он, — чтобы я и дальше лечил ваших больных, немедленно остановитесь. Ни одна птица не должна больше умереть от руки человеческой в Истинном Городе.
Ответом ему послужило все то же молчание. Люди устыдились своих поступков, а потому еще больше возненавидели медника.
— Если в Вортинге умрет хоть еще одна птичка, я пальцем не дотронусь до людей.
Стоило ему скрыться в гостинице, как вслед ему понеслись выкрики:
— Эти птицы ему дороже нас!
— Да он свихнулся!
— Колдун должен лечить людей!
Тем не менее все разошлись по домам, вернувшись к брошенным делам, и никто не осмелился снова поднять руку на птиц. Окровавленные останки были быстро подъедены орлами и грифами, даже эти хищные по природе птицы опустились до пожирания трупов. Вскоре от дневной бойни не осталось и следа.
До захода солнца умерло еще двое жителей города, и люди с ненавистью смотрели на южную башню, где до поздней ночи горел свет и куда то и дело залетали птички.
* * *
Джона Медника разбудил стук, донесшийся со стороны люка. Рассвет еще не наступил; сбросив одеяла, он поднялся с постели. Дюжина птичек, примостившихся на нем, порхнула по углам комнаты. Джон поднял крышку, и в комнату просунулась голова Мартина Трактирщика.
— Мальчишка, Амос, он простудился, его так трясет, что мы не знаем, что и делать.
Джон быстренько натянул штаны, надел рубашку, фуфайку и последовал за трактирщиком.
На последних ступеньках лестницы Мартин Трактирщик вдруг остановился, да так внезапно, что медник налетел на него. Не сводя глаз с пола, Мартин отступил в сторону, и Джон Медник увидел трупики двух воробьев. Их шеи обвивала толстая нить. К одному трупику была привязана бумажка с надписью «Маленький Джон Фермер», а к другому — «матушка Кухарка».
— Маленький Джон и матушка Кухарка умерли вчера, — прошептал Мартин Трактирщик.
Джон Медник ничего не ответил.
— Найду, кто это сделал, головы поотворачиваю, — пообещал Мартин.
Джон Медник ничего не ответил.
— Ну что, ты посмотришь мальчика?
Джон Медник прошел вслед за ним в северное крыло гостиницы, в маленькую, жарко натопленную комнату. Над огнем бурлили котелки, и раскаленный пар каплями воды оседал на стенах, но, несмотря на жару, лоб Амоса оставался холодным, а руки посинели.
— Видишь? Ты вылечишь его? — спросил Мартин Трактирщик.
Джон Медник сел рядом с мальчиком, положил руки на его лоб и начал что-то шептать. Но спустя какую-то секунду он прервался и с удивлением поднял глаза.
— Что-то не так? — встревоженно спросил Мартин.
Джон снова закрыл глаза и коснулся лба мальчика. Затем он перевернул Амоса на бок, дотронулся до его шеи, спины, затем снова потрогал голову, как бы пытаясь что-то нащупать. Но нет, он ничего не чувствовал. Амос для него был все равно что труп, хоть и продолжал дышать. До этого момента Джону не приходилось сталкиваться с людьми, которые не откликнулись бы на его мысленный призыв.
Глаза Амоса открылись, и он взглянул на Джона Медника. Медник встретил его взгляд.
— Ты еще не нашел мою болезнь? — спросил мальчик.
Джон Медник покачал головой.
— Пожалуйста, поспеши, — сказал мальчик и снова закрыл глаза. Медник взял руку мальчика и склонил голову.
Так он сидел несколько мгновений, после чего поднялся и направился к дверям. Мартин Трактирщик ухватил его за рукав.
— Ну? Он выздоровеет?
Джон Медник покачал головой:
— Не знаю.
— Разве ты не вылечил его? — не отпускал его Мартин.
— Не смог, — ответил Джон и покинул комнату.
— Что значит не смог?! — не отставал Мартин.
— Он недоступен для меня, закрыт, — объяснил Джон, направляясь к южной башне. — Мне не найти ее.
— Не найти кого?! Значит, всех остальных в этом городе ты можешь вылечить, а вот для моего сына ничего сделать не можешь…
Они миновали трупики птиц, и Мартин вдруг резко встал на месте, уставившись на них.
— Так вот в чем дело, да?! Я слышал твои угрозы, еще одна птица — и все умрут! — крикнул Мартин вслед поднимающемуся по лестнице меднику. — Вернись, колдун! Я не позволю тебе просто так убить моего сына!
Медник развернулся и спустился вниз.
— Мой сын не убивал этих проклятых пичуг! — набросился на него Мартин. — И я их не убивал! А если ты хочешь кого-то наказать, наказывай того, кто сделал это!
— Никого я не наказываю, — прошептал Джон.
— Мой мальчик умирает, и ты вылечишь его! — заорал Мартин.
— Я не могу, — выдавил Джон. — Это и есть его дар. Он закрыт от меня.
Мартин словно клещами вцепился в его фуфайку:
— Что за дар?
— Глаза. Дар дается вместе с глазами. Мне дан дар чувствовать боль и излечивать ее. Его дар состоит в том, чтобы быть единственным в мире человеком, недоступным моему лечению.
— Ты хочешь сказать, твоя магия на него не действует?
Джон кивнул и двинулся было к себе, но Мартин снова схватил его за руку:
— Кончай отпираться! Ты можешь исцелить всякого, кого только захочешь! Ты жил под моей крышей тридцать лет, я ни разу не потребовал с тебя денег, а ты похитил у меня сына, приворожил его и научил ненавидеть собственного отца. Так что или ты сейчас пойдешь и вылечишь мальчишку, или, клянусь, я убью тебя!
Джон Медник посмотрел ему прямо в глаза:
— Я бы вылечил его, если б смог. Но я не могу.
Затем он отцепил руку Мартина от рукава своей фуфайки и двинулся наверх. Хлопнув крышкой люка, он сел на кровать, уперся локтями в колени и закрыл лицо ладонями.
Птички придвинулись к нему поближе, а один зяблик даже сел на плечо.
Он слышал внизу гул собирающейся толпы, сквозь невнятное бормотание то и дело прорывались громкие крики.
