Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 50
Так что когда пять лет назад Зоран пришел на ферму, его сразу взяли.
Он бы вовсе не пошел бы ни на какую ферму, но после истории с ящерицами ему на побережье просто жизни не стало.
А с ящерицами было дело так. Как только Зоран Младший вырос настолько, что его можно было приспособить к работе, его тут же отправили в уговорщики рыб, благо дело это самое простое, проще не выдумаешь.
Дело в том, что все земли Адриатики устроены примерно одинаково: земля, за ней море. А Ховатия устроена иначе: земля, за ней море, потом снова земля, потом снова море, потом еще земля, и так до тех пор, пока море не повторится хотя бы дважды, и то место, где море повторяется дважды, то есть все море и море, считается границей Хорватии.
Так и выходит, что прибрежной линии – со всеми пляжами и заливами островов – у Хорватии куда больше, чем у любой другой земли. И в других землях рыбы на сушу не лезут, то есть лезут, конечно, но разве что вылезет одна раз в сто лет – ну так вылезла и вылезла, скатертью дорога. А тут – пляжей много, заливов и бухт хоть отбавляй, и все пляжи в каменных ребрах, море скалу размывает потихоньку, затекает в складки, вымывает что помягче – ну и корни гор год за годом проступают наружу. Очень удобно сидеть на таком корне у самой кромки – от солнышка тепло, от моря прохладно, сладкой тины сколько угодно. Вот рыбы и сидят, особенно под вечер. А потом начинается отлив, он тут совсем невысокий, море отступает разве что на ладонь, и рыба, пригревшись, не замечает, что уже на суше сидит, она же молодая рыба, мелководная и бестолковая. Поэтому каждый вечер по пляжам хотят уговорщики – загоняют рыбу обратно. Стоит на такую рыбу прикрикнуть: «Ты что, с ума сошла, глупая рыба, а ну в море!» – рыба сразу спохватывается и ныряет. Дело это пустяковое, от заката до сумерек, к этому многие детишки в Хорватии приставлены.
Ну, Зоран вечерами уговаривал рыб, а день был весь его: хочет – в море плещется, хочет – по хозяйству поможет, хочет – оливки в море кидает, полная воля. Правда, уговорщик он был отменный, кого хочешь мог уговорить, не только рыб, его на поля часто звали, чтобы уговорить камни быть землей, а это очень непростое дело.
Ну и начал он нос задирать. На это сквозь пальцы смотрели, что взять с мальчишки, пусть важничает, лишь бы работал. О его деде в юности такое рассказывали, что проказничай Младший все дни напролет, и то все бы лишь ухмылялись и махали рукой, куда ему, мелкому, до дедовых похождений. Зорана Старшего вообще часто поминали, к месту и не к месту, больно знатный был колдун, и добавляли на всякий случай: то есть, наверное, и сейчас есть. Ну вот, к примеру: уговорить камни на поле считать себя землей – дело непростое, но посильное кое-кому, все-таки поле, на поле полагается быть земле. А Зоранов дед мог уговорить камни быть дровами, запросто. Велел только сначала их в поленницы у дома складывать, чтобы проще уговаривать было – мол, вы уже лежите, как дрова, принесли вас из леса вон с того мыса, соглашайтесь, ребята, быть дровами, вас в печку положат, вам так тепло будет! И уговаривал, да так хорошо, что если после его уговоров нижний ряд камней в поленнице оставить, то старые камни уже сами новые уговорят – только клади сверху.
Так что это враки все, будто хорваты камнем печи топят. Это приезжие путешественники видят поленницы из камней – да и, не спросив, начинают в блокнотах о диковинах строчить. А если бы они чуть-чуть подумали головами в очках, сами бы сообразили: что в Хорватии растет быстрее, горы или лес? Любой хорват вам ответит: горы, конечно. Так что уговаривать камни куда выгоднее, чем деревья рубить.
Так вот, ходил тогда Зоран Младший в уговорщиках рыб, то есть по утрам ему делать было вроде как нечего. А гонору было – хоть отбавляй, на каждом углу хвастал, что кого хочешь на что хочешь уговорит, да тот еще счастлив будет, что уговорили. Ну, кто постарше на это только ухмылялся, помня дедовы выкрутасы, а кто помладше – помалкивал, потому как с колдунами, даже малолетними, задираться никому неохота.
И пришло Зорану в голову, что если он уговорит всех ящериц Хорватии считать себя рыбами, это будет подвиг не хуже, чем у деда с камнями. Чем рыбы больше, тем людям лучше, думал Зоран, а с ящериц вообще никакого толку, лежат себе на изгородях, греются на солнышке, все их заботы. Поэтому как-то поутру он подошел к самой крупной ящерице Сегета, у нее уже бирюзовые крапинки на боках проступили, такая она была старая и важная, и начал ей рассказывать, какие у нее некрасивые ноги. Он-то как думал: уговорить ящерицу, что плавники в тысячу раз красивее – и будет она самая настоящая рыба.
Но ящерицы, оказывается, очень гордились своими лапами – такие они ловкие, проворные, с маленькими коготочками, – что предложение Зорана показалось ей самой большой глупостью на свете. Она аж подпрыгнула от возмущения. А он все уговаривает. И пришлось ящерице спасаться бегством, чтобы не слышать его уговоров. И начали люди замечать, что ящерицы перестали им на глаза показываться, а как подойдет кто поближе – вскакивают и убегают. От этого мух на огородах сразу больше стало, да еще и комары начали в дома залетать, чего уже спокон веку не было. Ну, людям это все, конечно, не понравилось, начали они просить Зорана уговорить ящериц перестать на всех подряд злиться, да вот только чтобы уговорить кого-то, нужно, чтобы этот кто-то хоть минуту спокойно постоял. А ни одна ящерица рядом с Зораном ни секунды находиться не желала. Крепко они обиделись.
Зоран зиму терпел-терпел смешки да подначки, – он, мол, ящерицу не уговорит даже от хвоста отказаться, хоть это и может любой младенец, – да и подался с весной в горы, на облачные фермы.
Пять лет он на этих фермах отработал, вымахал в красивого парня, облака за ним ходили, как овцы, сразу дюжину мог по полям доставить, как почтальон газеты. А потом взял расчет и только один раз у нас в Сегете появился – видели его люди в таверне на берегу за ужином. Сам он ни к кому не подошел, и к нему никто не подсел, хотя здоровался парень со всеми приветливо, и рыбу уписывал за обе щеки.
Мать его потом рассказывала, что утром он ее поцеловал, надел ботинки покрепче и ушел прямо по белой дороге, которая ведет по гребню холма до самого Маячного мыса. Вот так из нашего Сегета в Хорватии стало сразу два колдуна, а ведь мы совсем небольшой поселок, да и не старый, лет пятьсот нам от силы, мы от церкви Антония Падуанского отсчитываем, ее здесь как раз венецианцы поставили, тот же Трогир куда старше, а колдунов из него за все время – всего-то десяток.
А белые дороги с тех пор так и появляются одна за другой на островах, возникают неизвестно как и остаются, как будто их кто нарочно проложил вдоль оливковых рощ. Говорят, что по утрам эти дороги чудят: перекидываются на соседние острова, прямо через лагуну, или уводят совсем в дальние страны, еще в апреле мой брат по такой дороге пошел и до сих пор пока не вернулся.
Гондольер Паола
Все ее спрашивают: Паола, как ты это делаешь? Ну вот скажи, как это вообще возможно, это же колдовство, наверное, какое-то? И ты же тогда, наверное, еще что-то умеешь, не может быть, чтобы только это?
Ознакомительная версия. Доступно 10 страниц из 50
