— Эй, Акаайо! Слушай, Таари занята, у меня к учительству талантов никаких, а половина ребят до сих пор ни бе ни ме в эндаалорском. Подтяни их, а?
Акайо посмотрел на нее с недоумением. Она что, не заметила, что для общины рабов он — пария? Нииша, видимо, не поняла его удивления, подмигнула:
— Кабинет я тебе обеспечу, явку тоже. А дальше твоя забота, как стать для них примером для подражания.
Он равнодушно кивнул, ожидая, что ему нужно будет начинать уроки прямо сейчас, но Нииша велела готовиться и не торопиться. Следующие несколько дней он не раз замечал, как она мастерски ставила рабов в неловкие ситуации из-за их незнания языка. Поручала что-то прочесть, самим разобраться, а затем даже не отчитывала, а просто демонстрировала, как разочарована их способностями. Для имперцев, у которых трудолюбие и старательность были одними из главных добродетелей, такие ситуации были настоящим мучением. Акайо наблюдал за этим три дня, постепенно закипая, пока не увидел Тетсуи, кусающего губы над несколькими коробками в библиотеке. И не выдержал, тихо подошел к расстроенному юноше, протянул руку за книгой, которую тот держал.
— Давай я помогу.
Тетсуи поднял на него глаза и Акайо удивился, не увидев в них неприязни.
Как выяснилось, Нииша поручила юноше разобрать несколько коробок с книгами, записать названия и расставить их в библиотеке — по темам и по алфавиту. Акайо не был уверен, что даже он сам смог бы справиться с подобной задачей. Но он так же был уверен, что просто отказался бы от непосильного приказа или попросил пояснений, а Тетсуи еще не разобрался в том, что они могут делать.
К вечеру они одолели едва ли половину первой коробки. В какой-то момент Акайо, отчаявшись иначе объяснить принцип эндаалорского алфавита, нарисовал иероглиф имперского языка, а затем каждую его часть на отдельном листе и сложил их рядом, будто строчку текста.
— Видишь? Они растягивают один знак, разбивают его на самые мелкие элементы.
Тетсуи наконец просиял улыбкой, поняв, а Акайо задумался. Получившиеся черточки и кружочки действительно странно напоминали эндаалорское письмо. Сходство было таким сильным, что он решил позже спросить об этом Ниишу. Впрочем, пока у него были другие проблемы.
Уроки языка организовались будто сами по себе уже на следующий день. Коробки в библиотеке оказались очень большими, а Тетсуи, за ужином у всех на глазах без модулятора сообщивший Ниише на весьма правильном эндаалорском, что давать задачу и не давать к ней инструкцию непрофессионально с ее стороны, оказался лучшей рекламой. К концу разбора коробок в этом увлекательном занятии участвовало уже четверо рабов, кроме самого Акайо: Юки, Шоичи и Иола. Хотя с местным письмом у последнего было не лучше, чем с имперским, в разговорном эндаалорском он быстро обогнал всех остальных. И именно он однажды вечером постучал в комнату Акайо, держа в руках книгу.
— Привет. Я одну книгу взял из библиотеки, думал почитать, чтобы заснуть быстрее, а половину слов не понимаю. Поможешь?
Акайо вышел в общую комнату, бросил взгляд в дальний угол, где обычно сидел Джиро с заговорщиками. Тот смотрел на него и Иолу с неприязнью, но, заметив взгляд Акайо, отвернулся.
Оказалось, что остальные ученики уже устроились на подушках и тоже хотели поучаствовать в чтении. Книга была знакомой, тот самый сокращенный Робинзон Крузо, так что очень скоро Акайо пришлось вместо чтения пересказывать, что было в полной версии. Тетсуи предложил:
— Давай на эндаалорском, чтобы все-таки его учить.
И Акайо старательно вспоминал слова, сложные для него самого, составлял правильные предложения, заодно объясняя — подлежащее первым, сказуемое сразу за ним. До конца предложения тянуть с глаголом нельзя, так что провернуть классический трюк имперских ораторов с тем, чтобы долго-долго говорить что-то плохое, а затем резко обрубить отрицанием, не выйдет… Странно всплывали в памяти эти самые ораторы, речи, и Акайо удивлялся, что до сих пор помнил их. Сейчас многое из тех слов виделось в ином свете.
По комнатам рабы разошлись только когда Юки, пухлый парень с вечно слезящимися глазами, который в первую ночь остался спать в общей комнате, стал отчетливо клевать носом. Он, правда, протестовал, и просил почитать еще, но Иола, взявший на себя обязанности хозяина сбора, был непреклонен. Когда остальные разошлись, Акайо спросил:
— Зачем тебе это было нужно на самом деле?
Иола пожал плечами, одним этим эндаалорским движением ответив на вопрос. Сказал спокойно, не отводя глаз:
— Нам здесь жить. Мы уже живем, хотя не все это понимают. Надо постараться устроиться, улучшить что-то, что мы хотим улучшить. Понять, как свободными стать. А не делать вид, что все еще идет тот бой. Если в нем застрять, будешь проигрывать вечно.
Акайо кивнул. Значит, он понял правильно. Иола решил создать свой заговор, заговор тех, кто не присоединился к плану побега Джиро, а Акайо оказался их знаменем. Примером, как и хотела Нииша.
***
На следующий день к ним присоединился парень с ожогом, молчаливый и неулыбчивый. Еще через день — Наоки, зачем-то выучившийся улыбаться, как эндаалорцы. Акайо проводил с ними почти полдня, но все же, несмотря на уроки, свободного времени хватало. Нииша не успевала придумывать дела всем рабам и легко отпускала Акайо, как самого спокойного, читать или бродить по дому. Ему нравилось находить в комнатах новые книги, удивительно реалистичные картины на стенах, вазы с сухими цветами. Однажды он наткнулся на набор для чайной церемонии, хранящийся под стеклом, и очень удивился. Акайо подумал было, что эндаалорцы не поняли, что это, но на бумажке рядом с чайной доской все было написано вполне точно. Тогда зачем они пьют плохой, выдохшийся чай, заваривают его по пятнадцать минут, а потом еще и разбавляют кипятком?..
У него появилась идея. Еще призрачная, неоформленная и странная, в которой он не был готов признаться даже себе. Так, не признаваясь, он нашел Ниишу. Ничего не решив, спросил про чайную доску. Нииша открыла ему витрину, выдала чай, научила пользоваться термосом. Поблагодарив и все еще не завершая в своей голове фразу “я хочу сварить чай для...”, он ушел в сад. Устроился на пустовавшей каменной площадке, расставил чашки. В чайнике, завернутый в тряпочку с символом чая, нашелся хранитель чайной доски. Акайо, поклонившись ему, аккуратно вытряхнул дракончика себе на ладонь, устроил на почетном месте в центре. Налил в пустой чайник горячей воды из термоса, подождал несколько мгновений, настраиваясь. Перелил воду в чахай, разлил по чашкам. Взяв широкую кисть, провел ей сначала по своей ладони, смахивая пыль с ворса. Окунул кисть в чашки, отточенным круговым движением обмахнул все стенки. Деревянными щипцами подхватил сначала одну чашку, затем другую, выливая горячую воду на маленького чайного дракона, который, поразмыслив немного, снизошел и пустил пару пузырьков.
Акайо смотрел только на доску, и все же вздрогнул, просыпал несколько чайных листьев, когда на краю зрения вдруг появились худые женские ноги. Таари немного понаблюдала за ним свысока, затем села напротив — не церемонно, на пятки, а по-мужски скрестив ноги. У Акайо задрожали руки. Она смотрела молча, и он старался делать все идеально. Залил водой чай, тут же слил первую заварку в чахай. Принюхавшись к нежному аромату горячих чайных листьев, решил, что ее можно пить. Наполнил маленькую глиняную чашечку, подал, не поднимая головы. Почувствовал, как Таари приняла напиток из его рук. И только налив чай себе, решился поднять глаза.
