— Я так и полагаю, леди Эмма. — Кучер выразительно посмотрел на горы коробок и картонок, уже привязанных к задку экипажа.
Эмма успела забыть, насколько неутомимой оказывалась Мария, если дело касалось покупок. У нее самой терпения было гораздо меньше, хотя она и не собиралась показываться Лондону в вышедших из моды туалетах. Ей потребовалось меньше дня, чтобы установить: Аласдэр совершенно прав — ее гардероб абсолютно вышел из моды.
— Полагаю, дорогая, что завтра нам нужно нанести несколько визитов, — заявила Мария, когда они снова оказались в экипаже; канареечное платье после нескольких необходимых переделок должны были доставить на Маунт-стрит к вечеру. — Теперь, когда ты совершила несколько покупок и готова встретиться со светом лицом к лицу — кстати, твоя прическа — последний крик моды, — нам нужно посетить принцессу Эстергази и леди Джерси. Просто чтобы быть уверенными в поручительствах перед «Олмэксом». Как только станет известно, что ты готова принимать гостей, у нас не будет отбоя от визитеров, — радостно тараторила Мария.
Эмма не ответила. Прошла почти неделя с тех пор, как Аласдэр уехал из города после их отвратительной ссоры, и у нее хватило времени оценить импульс, который привел ее к взрыву. Последние дни они жили затворницами, но эти времена подходили к концу. И когда застучит дверной молоток и посыплются пригласительные карточки (а Эмма не сомневалась, что так оно и будет), вот тогда она бросит вызов. Решительно отметет все сомнения и при первой возможности избавится от опеки Аласдэра. Но зачем она так безоглядно заявила о любовнике? Муж еще куда ни шло, но любовник…
Но она поклялась и не хотела, чтобы Аласдэр уличил ее во лжи. Что сможет, то сделает. Губы Эммы горько скривились, когда она подумала об их постоянных ужасных стычках. А может, если откровенно, это она первая задиралась… И не только к Аласдэру, к Неду тоже. Ее с детских лет преследовала мысль: если она не станет им ровней, ее не будут брать в свою компанию. С годами желание быть первой угасало, но время от времени прорывалось опять.
В глазах мелькнула насмешка: как над собой, так и над своим обидчиком. Аласдэр ее жестоко оскорбил, и она ответила ему тем же. Раны, которые они нанесли друг другу три года назад, слишком серьезны, чтобы их излечить. Боль от этих ран до сих пор жгла и, подогреваемая гордостью, усиливала желание уязвить другого.
Она дала себе срок до четырнадцатого февраля — решить вопрос с браком и завести любовника. Хорошо, если бы обе эти роли мог сыграть один мужчина: так было бы намного проще. Но Эмма пообещала взять в мужья человека, который первым сделает ей предложение. И вполне возможно, что он не подойдет на роль любовника. Она старалась не думать, как нелепо выходить замуж за человека, с которым неприятно делить постель.
— Радость моя, тебе кланяется Хорэс Пул, — толкнула ее под локоть Мария.
Эмма подняла глаза: на другой стороне улицы стоял, сияя улыбкой, и кланялся джентльмен.
— Гнусный тип, — пробормотала Эмма, отвечая холодным поклоном. — Нет ни одной наследницы, к которой бы он не подкатывался в последние десять лет.
— Что ж, дорогая, этого следовало ожидать, — согласилась Мария. — Мужчины станут виться вокруг тебя как осы у вазочки с вареньем. Не спорю, очень надоедает. Но ты не должна отчаиваться отыскать человека, на которого не производит впечатление твое состояние. — И она ободряюще похлопала Эмму по колену.
«Скорее получишь с неба луну», — подумала Эмма и тут же решила поправить условия своего вызова: да, она выйдет замуж за первого, кто сделает ей предложение, только если этот человек не окажется записным охотником за состояниями.
Мария посмотрела на профиль сидевшей рядом Эммы и подавила вздох. Раньше девушку никогда не донимали ухаживаниями только потому, что она богата. Она всего три недели была в обществе во время своего первого сезона, а потом сразу обручилась с Аласдэром. После скандального разрыва Эмма удалилась в провинцию, чтобы оставаться там, пока не утихнет шум, но не назначила срок возвращения, и Мария перестала приставать к ней с расспросами.
Теперь она, конечно, была рада, что годы печального заточения, похоже, кончились, но тем не менее понимала, сколько забот принесет обретенное Эммой богатство. Девушка совершенно не терпела дураков, а ее горячий характер не способствовал сдержанности. Большое состояние и хорошее происхождение давали некоторую свободу: ее не так сковывало мнение приверженцев строгих правил, если она бы вздумала их нарушать. Но пылкий нрав доставил неприятности в первом сезоне еще до скандала с разрывом помолвки.
Вроде тех гонок на каретах с леди Армстронг… От ужасного воспоминания Мария содрогнулась. Тот случай чуть не погубил репутацию Эммы. Или во время вечера музыки и танцев в Рейнлаге. Девушка тогда нарядилась в бриджи, изображая разбойницу. К этой эскападе приложили руку Нед с Аласдэром и сами изрядно порезвились. Да и в других приключениях если и не принимали участия, то явно поощряли Эмму. Оставалось надеяться, что годы научили ее благоразумию. По крайней мере в этом сезоне ни Нед, ни Аласдэр не станут ее подстрекать.
Сумей Мария в этот миг проникнуть в мысли Эммы, с ней случилась бы истерика. Девушка прикидывала, с какими столкнется трудностями, если заведет любовника. Дело должно оставаться в тайне… от всех, кроме, конечно, Аласдэра. До тех пор пока любовники вели себя осмотрительно, общество закрывало на связь глаза, особенно если любовная интрижка каким-то чудом могла перерасти в брак. Их связь с Аласдэром тянулась без намека на скандал до самого внезапного конца.
Но возможно ли, чтобы предполагаемый любовник в дальнейшем стал мужем?
Эмма вошла в спальню, чтобы взять мантилью и перчатки, и почувствовала явное возбуждение — в душе шевельнулась радость. Впервые после того, как она узнала о смерти Неда. Ей было двадцать два года — слишком юный возраст, чтобы добровольно уйти в заточение и превратиться в старую деву. Аласдэр, разрази его гром, оказался прав. Ей было очень трудно существовать без плотской любви, которая постепенно стала необходимой для ее счастья и телесного здоровья. Он научил ее радостям страсти, которые трудно забыть. Но их можно испытать и с другими. И она станет наслаждаться ими опять.
* * *
Аласдэр приехал на Албемарл-стрит, когда на город уже спустились сумерки. Он выскочил из дилижанса и порывисто взбежал по лестнице. Кранем ждал его возвращения и распахнул дверь, как только нога господина коснулась первой ступеньки.
— Надеюсь, сэр, визит прошел ужасно. — Он принял у Аласдэра шляпу с пушистой бобровой оторочкой и дорожное пальто с капюшоном, на котором тотчас почтительно разгладил складки. Потом быстро покосился на господские сапоги и мрачно кивнул: кто бы ни ухаживал за ними во время путешествия милорда, он не понимал толка в настоящей чистке.
— По большей части скучно, Кранем, — ответил Аласдэр. Он переворошил на столике послания, быстро проглядывая каждое: приглашения, счета, пара запечатанных писем на надушенной бумаге. Одно, на простой бумаге в заклеенном конверте, он сунул в карман и прошел в салон, где за начищенной решеткой камина ярко пылал огонь, а на одноногом столе с мраморной крышкой красовался графин с кларетом.
