Он выпрямился и со стоном принялся массировать виски. Вчера он против обыкновения явно переборщил с алкоголем.
— Я забыл — когда у Анники самолет?
— В два часа. У нас еще уйма времени.
— Что это у тебя за бумага? — спросил он, заметив письмо.
— Смертный приговор, — ответила она мрачно. — Ответ из строительной комиссии.
— Ну и что они пишут? — Кристоф пытался стряхнуть с себя остатки сна.
— Это распоряжение о сносе дома!
— Не понял?..
— Прежние владельцы построили дом без разрешения комиссии, ты представляешь?.. И мы своим запросом сами себя выдали. Разрешение было только на строительство летнего садово-дачного домика и конюшни. Не понимаю!
Она села на край кровати и покачала головой.
— Я уже несколько лет здесь прописана, плачу за воду и канализацию, за вывоз мусора. Что они там себе думали? Что я живу в летнем садово-дачном домике?..
— Покажи-ка. — Кристоф почесал в затылке и прочел письмо.
— Мы это опротестуем. Это же ерунда какая-то! Сосед отгрохал себе целый холл, а тебе нельзя перестроить маленький домишко!
На столе зазвонил мобильный телефон. Пия, у которой сегодня было дежурство, без особого восторга нажала кнопку ответа. С минуту она молча слушала, потом сказала:
— Хорошо. Сейчас приеду. — Она выключила телефон и бросила его на кровать. — Зараза!
— Ты что, уезжаешь?
— Да. К сожалению. Там у коллег в Нидерхёхстштадте объявился мальчишка, который вчера вечером видел, как какой-то мужчина сбросил с моста ту женщину.
Кристоф положил ей руку на плечо и притянул ее к себе. Пия тяжело вздохнула. Он поцеловал ее в щеку, потом в губы. Приспичило этому мальчишке давать показания в такую рань! Не мог подождать до обеда! В эту минуту у Пии не было ни малейшего желания работать. Тем более что по графику в эти выходные дежурить должен был Бенке. Но он был «болен». И Хассе тоже. Черт бы их всех побрал, этих придурков! Пия откинулась назад и прижалась к теплому со сна Кристофу. Его рука скользнула под полотенце, погладила ее живот.
— Не переживай из-за этой бумажки, — прошептал он и еще раз поцеловал ее. — Что-нибудь придумаем. До сноса еще далеко.
— Вечно какие-то проблемы… — пробормотала Пия и подумала про себя, что этот нидерхёхстштадтский мальчишка тоже вполне мог бы подождать лишний час в местном отделении полиции.
* * *
Боденштайн сидел в своей машине перед бад-зоденской больницей и ждал Пию. Он попросил ее съездить с ним в Альтенхайн. Даниэла Лаутербах дала ему адрес бывшего мужа фрау Крамер в Альтенхайне, но, прежде чем отправиться туда со страшной вестью, он поинтересовался состоянием Риты Крамер. Первую ночь она благополучно пережила и сейчас, после операции, лежала в искусственной коме в отделении интенсивной терапии.
Пия приехала в половине двенадцатого. Выйдя из машины, она пошла к Боденштайну, огибая лужи.
— Мальчишка довольно подробно описал этого типа, — сообщила она, садясь на переднее сиденье и пристегиваясь. — Если Каю удастся выкроить более-менее приличное фото из записи камеры видеонаблюдения, у нас будет с чем обращаться в прессу.
— Очень хорошо.
Боденштайн включил зажигание.
По дороге он рассказал Пии о своем разговоре с Даниэлой Лаутербах. Пии стоило немалых усилий сосредоточиться на его словах. Ее больше занимало письмо из строительной комиссии. Распоряжение о сносе! Она ожидала чего угодно, но только не этого. А что, если они и в самом деле заставят ее снести дом? Где же они с Кристофом будут жить?
— Ты меня слушаешь? — спросил Боденштайн.
— Конечно слушаю. Сарториус. Соседка. Альтенхайн. Извини — мы вернулись домой в четыре утра…
Она зевнула и закрыла глаза. Ей безумно хотелось спать. К сожалению, она не могла похвастать железным самообладанием Боденштайна. Тот всегда был в форме — даже после бессонных ночей и напряженной работы. Кажется, она вообще никогда не видела, чтобы он зевал.
— Этот случай одиннадцать лет назад наделал много шуму, — продолжал шеф. — Все газеты только об этом и писали. Тобиаса Сарториуса приговорили за двойное убийство к высшей мере. Обвинение было построено на одних косвенных уликах.
— Ах да… — пробормотала Пия. — Смутно припоминаю. Двойное убийство — и ни одного трупа. Он еще сидит?
— В том-то и дело, что нет. В четверг Тобиас Сарториус вышел из заключения. И сейчас живет в Альтенхайне у своего отца.
Пия задумалась на несколько секунд, потом открыла глаза.
— Ты хочешь сказать, что между его освобождением и нападением на его мать есть какая-то связь?
Боденштайн бросил на нее насмешливый взгляд.
— Поразительно!
— Что «поразительно»?
— Твоя проницательность не покидает тебя даже во сне!
— Да я совсем не спала! — возмутилась Пия и нечеловеческим усилием подавила очередной приступ зевоты.
Они миновали табличку с названием населенного пункта — Альтенхайн — и через минуту были уже на Хауптштрассе, по адресу, который дала Боденштайну Даниэла Лаутербах. Боденштайн въехал на неухоженную автостоянку перед бывшим трактиром. Какой-то мужчина замазывал белилами надпись на стене: «ЗДЕСЬ ЖИВЕТ ГРЯЗНЫЙ УБИЙЦА». Красные буквы все еще просвечивали сквозь белую краску. На тротуаре перед въездом во двор стояли три женщины среднего возраста.
— Убийца! — услышали Боденштайн и Пия, выходя из машины. — Убирайся отсюда, скотина! Иначе тебе несдобровать! — Говорившая плюнула в сторону мужчины.
— Что здесь происходит? — спросил Боденштайн.
Но женщины, не обратив на него ни малейшего внимания, сами убрались восвояси.
— Чего они от вас хотели? — с любопытством спросила Пия.
— Спросите их сами, — грубо ответил мужчина.
Окинув ее равнодушным взглядом, он продолжил свое занятие. Несмотря на холод, он был в одной серой футболке с длинными рукавами, в джинсах и рабочих ботинках.
— Мы хотели бы поговорить с господином Сарториусом.
Мужчина обернулся, и Пие показалось, что она узнала его.
— Это не вы были вчера вечером у дома, в котором живет фрау Крамер, в Нойенхайне? — спросила она.
Если он и удивился, то не подал вида. Он неотрывно, без улыбки смотрел на нее необыкновенно синими глазами, и ей вдруг стало жарко.
— Да, был, — ответил он. — А что, это запрещено?
— Да нет, конечно. А что вы там делали?
— Я приходил к своей матери. Мы договорились встретиться, но она не пришла. Вот я и хотел узнать, что случилось.
— Ах, так вы, значит, Тобиас Сарториус?
Его брови вздрогнули, лицо приняло насмешливое выражение.
