— Обозленная на весь белый свет баба, а еще одичавшая в своей тайге. Ну и? Кто тому виной? Тот самый, который заделал ребенка и кинул? Из-за него во всех мужиках козлов видишь? Что же он такого сделал? Изменил?
— Хуже. Он решил убить своего ребенка.
На что Соколов аж напрягся всем телом.
— И знаешь почему? — продолжила Лиза. — Потому что не научился видеть в людях людей. Для него все были пиджаками и юбками с глазами. Одна юбка, вторая, третья.
— На аборт что ли отправил? — и вдруг расслабился. — Значит, не хотел детей и честно об этом сказал.
— Да, — криво улыбнулась, — был честен как никогда.
— Аборт не приговор, женщина сама должна думать… — но не договорил, ибо ему прилетела пощечина, да такая, что всю левую часть лица зажгло.
Правда, Лиза решила не ограничиваться оплеухой, схватив полено, однако Соколов в ту же секунду выбил его из руки, и бедняжка снова оказалась прижата к стене.
— Чокнутая, — процедил сквозь зубы.
— А ты урод.
Неожиданно он зажмурился, а в следующее мгновение опустил голову ей на плечо. В ушах появился гул, за которым последовали голоса, перед глазами замаячили картинки.
Глава 18
Лиза тоже зажмурилась, когда вдохнула его запах, ощутила кожей горячее дыхание мужчины. И против всякого здравого смысла обняла Евгения, прильнула щекой к щеке. Сейчас же давно пережитая боль поднялась из глубин на поверхность, обнажилась, освежила раны на сердце. Глупо себя обманывать, она его любила, сильно любила. Первое время ждала, что он одумается, найдет ее, уж с такими-то возможностями как у Соколова это была не проблема, да и она, в конце концов, не иголка в стоге сена. Но он не стал искать, предпочел забыть максимально быстро.
И в роддоме, как же ей было завидно смотреть на счастливых мамочек, к которым приходили мужья, брали на руки крохотные пищащие кульки, приносили вкусности, потом с цветами и воздушными шарами забирали своих любимых домой. А что было у нее? На перекладных с трудом добралась до роддома, рожала двенадцать часов из-за слабой родовой деятельности, врачи уже пугали кесаревым, но все-таки обошлось. Как родила, позвонила матери, похвалилась своим счастьем и хотела попросить кое-чего из средств личной гигиены, в итоге услышала сухое: «Поздравляю» и «Извини, не могу. Парней не с кем оставить». Отец приехал на вторые сутки. Да, все привез и внука взял на руки, но разве это сравнится с тем, когда малыша берет его родной папа, когда целует жену и благодарит за ребенка?
— Что с тобой? — произнесла сдавленным голосом, стараясь всеми силами не разреветься.
— Ничего, — и нехотя поднял голову, — рука у тебя тяжелая, — затем отошел, — прости меня. Я не со зла все это сказал. Просто очень хочу тебя узнать, но ты не подпускаешь к себе. И ты права, возможно, я не одинок. Прости еще раз.
— Прощаю, — хотела было поднять вязанку, но он уверенно замотал головой.
— Даже не думай. Я сам.
Соколов испытал искренний стыд за свои слова. С другой стороны, вся эта ситуация, а главное, пощечина, отрезвили. Лиза права, у него может быть семья. Но что делать, если к этой одичавшей и озлобленной девушке тянет как магнитом? И это не проходящее ощущение, что он ее знает. В Лизе все кажется знакомым — взгляды, жесты, мимика, эмоции, запах. Поцелуй только доказал, насколько все сложно и запутано. Или он действительно принимает желаемое за действительное, а сейчас элементарно играет с огнем. Есть же еще и ребенок, к которому он невольно тянется сам.
А на улице совсем стемнело, температура ощутимо снизилась, из-за чего изо рта пошел пар.
— Да уж, — посмотрел на затянутое тучами небо, — в тайге ночи тёмные, — и перевел взгляд на окно, в котором сидел Паша.
Мальчик, прижавшись ладошками к стеклу, пытался высмотреть маму. И сердце Соколова пропустило удар, стало физически больно, а потом эта боль засела пульсирующим сгустком в мозгу.
— Я подержу, — Лиза открыла дверь в дом.
Тотчас к ним подбежал Паша.
— Ты потему так долго? — уставился на мать с возмущением, руки деловито сложил на груди. — Там ведмеди могут утасить тебя.
— А я была не одна. Думаю, дядя бы смог отогнать медведя.
— Однозначно, — кивнул Соколов.
В ответ малыш с искренним недоверием посмотрел на мужчину:
— Ведмедя нельзя плогнать. Дядя влёт.
— Клянусь, — выпрямился Евгений, — сделал бы все, что в моих силах.
— Ты мне сову обесял. Вапсе-то.
— Точно. Можем прямо сейчас приступить. Или нет? — покосился на Лизу, а щека машинально заныла.
— Можете, — и отправилась в ванную. Хотелось поскорее встать под горячую воду, хоть чуть-чуть расслабиться. Последнее время она находится в постоянном напряжении, которое только нарастает с каждым днем. Когда же закончатся эти чертовы дожди!
А Соколов с Пашей расположились за кухонным столом, обложились всем необходимым. Но не прошло и минуты, как к ним присоединился Семен Аркадьевич.
— Не помешаю? — опустился на стул.
— Деду, ты будес нам помогать?
— Могу и помочь. Что делать-то надо?
— Дядя? — Паша обратился к Евгению. — Сто надо делать?
— Ветки перебрать, — пожал плечами. Притом сразу понял, старик пришел не просто посидеть. Впрочем, Семен долго ждать не заставил.
— Как самочувствие? — взял несколько веток. — Смотрю, с каждым днём ты всё бодрее.
— Да, так и есть. Уж не знаю, что у вас тут за травы, но они буквально за два дня меня на ноги поставили.
— Это хорошо. Дожди должны прекратиться уже завтра к вечеру. Потом дня три надо будет подождать, чтобы уровень воды опустился, здесь земля быстро впитывает влагу. А там уж решим, как добираться до трассы, то ли пешком, то ли на лодке.
— Говорили же, еще неделю лить будет, — и без этого разговора было ясно, егерю он тут как собаке пятая нога, не чает уже как спровадить.
— Природа есть природа, она у нас не спрашивает и перед нами не отчитывается. Циклон резко пошел на север.
— Ясно.
— Что-то радости в твоих глазах не вижу, — усмехнулся. — Думал, порадую новостью.
— Я рад, Семен Аркадьевич, — в тот же миг у него в руке ветка треснула.
— Нравится она тебе, да? — вдруг стал серьезнее.
— Кто? — перевел на него взгляд.
— Кто, кто, дочь моя. Вижу, что нравится. Только ты уясни, Лиза натерпелась в свое время. После того, как я привез ее сюда, она еще месяц ходила точно в воду опущенная. Шутка ли, девчонке было двадцать два года, а все мечты и планы уже рухнули.
— Что же случилось? — раз от Лизы ничего толком не узнать, так может хотя бы отец прольет свет.
