Сейчас меня должны волновать только отчеты по проведенным сегодня операциям и завтрашние выписки. Этим и займемся, как только найдем штаны.
Еще бы поесть, но это позже, хотя организм и требует свое.
После двух отчетов, желудок заныл сильнее и я взял телефон, чтобы набрать круглосуточную службу по доставке еды. Когда дежуришь двое суток подряд, а больничная кухня закрывается в шесть, пока ты на очередной операции, то невольно привыкаешь пользоваться благами цивилизации.
В голову опять пробрались мысли о Синицыной, и том съела ли она ужин, но я быстро от них избавился и стал ждать ответа с той стороны сети.
— Доброй ночи, ФудБум слушает.
Я только приготовился заказать ряд своих любимых блюд: сочный стейк, свежеиспеченную лепешку со овощами, как услышал тихий стук и скрип открываемой двери.
Это могло означать что угодно, от нового происшествия, вызова на срочную операцию или даже просто пациента, которому не спится. Бывали и такие случаи. С одним я даже проговорил всю ночь, вернее слушал его истории о путешествиях по миру — он умер на следующий день, потому что Рак все еще неизлечим.
Я отложил телефон и крутанулся на стуле, на котором сидел.
— Светлана, что случилось.
Дежурная медсестра, уже как полгода в меня влюблённая, как обычно что-то мямлила, боясь открыть рот шире и выдать свои чувства. Как будто о них кто-то не знал.
— Светлана, четче пожалуйста, пока я логопеда не вызвал или может быть позвонить вашему мужу?
Жестоко, но сработало. Она открыла глаза шире и громко произнесла:
— Там у Синицыной из тринадцатой палаты давление понижено, и пульс почти не прощупывается. Я подумала, что стоит поставить капельницу с глюкозой, но может ее лучше осмотреть? Её соседки говорят, что она так и не поужинала.
В голове зашумело, а сердце неистово забилось только при одной упоминании моей почти любовницы. А что там дальше?
— В смысле не поужинала? У нее совсем мозгов нет?
Я подорвался с места, и мельком взглянув на рыженькую медсестру, вылетел из ординаторской. Мысли о еде мгновенно стали неважными, а голод, еще пару минут назад заявлявший о себе достаточно громко, стремительно отступал.
Я шел спокойно, хотя и хотел побежать, думая о том, с каким бы удовольствием отшлепал одну небезызвестную девицу. Сделал то, что так и не сумел её отец — научил заботиться о своем здоровье.
В коридоре горело только пару ламп, создавая почти томное свечение, подходящее для триллеров или фильмов ужасов.
Я, открыв двери тринадцатой палаты всматривался в чернильную тьму, сразу улавливая нужный мне силуэт на второй кровати.
— Синицына, — я включил свет, когда вошел, совершенно не заботясь, о скорее всего уже спящих пациентках. За окном было темно, что создавало на окне яркое отражение происходящего.
Присев на нужной кровати и сразу вытащил из-под одеяла тонкое запястье, я подумал отчего-то насколько легко его сломать.
Соседки Синицыной конечно проснулись. Они сразу приподняли головы, и с любопытством присущим всем представительницам их пола, наблюдали за моими действиями.
Я без труда перевернул худое тело на спину, и посмотрел на бледное лицо, с подрагивающими ресницами. Потом проверил пульс, он почти не прощупывался, а дыхание было рваным. Стетоскопом проверил равномерное сердцебиение и потряс плечо.
— Синицына, откройте глаза.
Были бы мы одни я бы уже орал.
На худом лице синие глаза показались мне огромными, и я даже замер на мгновение, чувствуя, что задыхаюсь. Очнулся быстро и принялся задавать элементарные вопросы, на которые я и так знал ответы.
— Что значит, ты не помнишь, — процедил я сквозь зубы.
— Наверное, потому что у меня сначала адски болел живот, и я не могла ничего съесть, — огрызнулась она и на щеках выступил румянец. Ладно, хоть не умирала.
— Потом мне делали операцию, кажется вы, если не ошибаюсь, — попыталась пошутить она, а я отметил, что память в норме. — А потом на моих глаза почти умерла девушка. Это знаете ли не возбуждает аппетит.
— А днем, а ужин? — шипел я, чуть наклоняясь.
Она пожала плечами, что вызывало у меня просто лютое бешенство от того насколько она попустительствовала своему здоровью, когда совсем недавно я рисковал карьерой делая ей эндоскопию. Ладно, сделано это было из эгоистичных побуждений, но она-то об этом не знала.
— К ней мама приходила, а потом парень. Мы если честно и забыли взять ей ужин, — послышался виноватый голос пациентки, которой делали прижигание слизистой прямой кишки. Для меня все пациенты были не фамилиями, именами, а теми заболеваниями, с которым они у меня появлялись.
— В следующий раз не забывайте, — сказал я спокойно, но внутри кипело, как масло в моем автомобиле, раздражение. А вот его природа была мне неизвестна, и это точно не касается, только что упомянутого парня.
Я снова посмотрел на Синицыну, на всколоченные волосы, на припухшие губы, которые она то и дело облизывала, и не мог насмотреться.
Хрень какая-то. Все. Встать. Выйти. Дать задание Свете, чтобы поставила капельницу. Простые команды, но тело не слушалось.
Мы не прерывали поединка взглядов почти полминуты, хотя я знал насколько это всё выглядит странным и, судя по порозовевшим щекам девчонки, неловко. За нами наблюдали три пары глаз, и я ей сейчас действительно должен был отдать нерадивую пациентку на поруки Светлане и вернуться к заказу еды.
Должен был.
Но близость этого тела опять лишала разума и вызывали желание лично убедиться, что она поела. Нехорошо.
Такая забота о пациентах мне не свойственна, впрочем, ни с одним из них я не оказывался на грани половых отношений.
— Вставайте, — сказал я, и сам поднялся на ноги.
Пациенты переглянулись, и Синицына вскинула брови.
— А разве.
— Я что заикаюсь? Встаем, идем на осмотр.
— Но сейчас почти полночь.
— Вот именно и вместо того, чтобы заниматься своими делами я буду заниматься вашими. Встаем Синицына, — почти рявкнул я.
Она резко, зло скинула одеяло и рывком села. Я видел, как эти простые движения заставили ее побледнеть и задышать чаще.
Я раздраженно вздохнул, просто наклонился и поднял легкое тело на руки под дружный восхищенный вздох присутствующих дам.
— Это было очень невоспитанно и непрофессионально, — сообщила Синицына, когда я вышел с ней на руках из палаты.
— Когда в следующий раз решишь умереть, будь добра делать это не в моё дежурство.
— Вас только ваша работа интересует, — буркнула она, но поерзав, всё-таки устроилась удобнее и даже обняла за шею, обдавая меня еле слышным запахом малины. Вот кто поймет этих женщин? Душ она, значит принять успела, с парнем встретилась, а про еду забыла.
