На полу лежит ребенок. Вот он — подарок. Я знала, что так будет. Мне никогда от него не избавиться и он всегда будет со мной, как напоминание. На ребенке (кажется, это мальчик совсем еще грудного возраста) нет живого места. Кровь, ссадины, синяки. Глаз затек, нос разбит. Он очень похож на меня в тот вечер, когда я впервые посмотрела на себя в зеркало после насилия. Те же ссадины, побои. Ноги и руки младенца связаны, а рот заклеен скотчем.
— Ты урод! — Я в бешенстве смотрю то на ребенка, то на его папашу. — У тебя совсем нет мозгов!
Я задыхаюсь от ярости.
— Ты не мог, не имел права появляться! Пользуешься тем, что я не смогу тебе отомстить?
— Ага. Безнаказанность всегда доставляет удовольствие.
— Ты просто ненормальный псих, который подсунул мне этого ребенка! Я не хочу его, убери его!
— Еще чего. У меня и без орущего крысеныша слишком много дел. Не хватало еще подгузники кому-то менять. Так что забирай это бесценное сокровище себе и делай с ним, что хочешь. Можешь съесть даже.
— Пошел вон! Какой же ты мерзкий, отвратительный, больной псих! И ребенок твой не лучше! Я вас обоих ненавижу – будьте вы прокляты!
Шум проезжающего под окном трамвая разбудил меня. Я вся мокрая от слез и пота. Мне никогда еще не снились такие сны и, честно говоря, лучше бы и дальше не снились.
Но теперь я знала одно — чтобы я не делала, проблема никуда не денется.
Глава 9
Время летело быстро, и вот не успела оглянуться, а май уже на пороге. Зацвели деревья, зазеленели кусты, и после работы все чаще ходила в парк и просто сидела на лавочке под цветущей сиренью и упорно делала вид, что в жизни моей все хорошо. Ребенок внутри рос, наверное, даже развивался, но я не желала о нем даже думать. Ощущала себя стеклянным сосудом, в котором плескалась чья-то жизнь. Но разве банке не все равно, что в нее положено — варенье или соленые огурцы?
Второй моей проблемой была любовь к Роме. Она стала своего рода допингом, необходимым глотком воздуха, без которого я не могла жить. Думала ли, что смогу так полюбить? Да, надеялась на это, всегда ожидая именно такой любви. Но зачем она мне сейчас? Так не вовремя. Это стало моей болью — я не могла рассказать ему о своих проблемах, не могла рассказать, что мучает меня, что не дает спокойно жить. Он постоянно пытался вывести на откровенность, узнать, что гложет, не дает покоя, но как я могла признаться? Он бы сразу бросил меня, а как мне жить, когда его рядом не станет?
Иногда обманывала саму себя, говоря, что та ночь пять месяцев назад мне только приснилась. Как будто не шевелился внутри ребенок, угрожая с каждым днем все сильнее моему счастью и моему будущему. Только он — корень всех бед. Я нашла врага, с которым, хоть и не могла бороться, но могла вымещать на нем всю свою боль и обиду.
Каждую минуту сожалела, что не сделала тогда аборт. Что послушала врача. Что испугалась. Ведь, в сущности, какая разница, будут ли у меня в этой жизни еще дети? Истеку ли я кровью или выживу?
Мне казалось, что мои чувства взаимны. Если бы не любил, то не терпел мои припадки, мою неконтролируемую ярость и отказы от секса. Он говорил, что рано или поздно у меня все наладится, и он готов ждать этого момента целую вечность. Я никогда не знала, что могу быть такой жестокой по отношению к любимому мужчине. Знала, в чем причина — просто не могла понять, почему он все терпит? Почему не ударит, когда швыряю в него посудой и выгоняю на улицу на пустом месте? Казалось, специально провоцировала его, стремилась, чтобы он ушел, оставил. Но Рома был не из тех, кто так просто сдается — он клялся, что любил, а все остальное неважно. И я была благодарна ему за это. За любовь, за понимание, за доверие.
Иногда меня мучило чувство вины. Как я могла быть такой жестокой по отношению к собственному ребёнку? Как? Но я давила эту жалость в зародыше — этот ребенок мне не нужен, он не должен был появляться в моей судьбе, не должен и родиться. А если и выйдет на свет, от него нужно будет избавиться — другого варианта не видела. Хотела все забыть, как страшный сон и воспитывать ненавистного ребенка не планировала.
Слабо представляла, как именно буду избавляться от сына (то, что это именно сын уверилась в ту ночь, когда проснулась вся в поту, увидев страшный сон), но то, что избавиться необходимо знала. Я не смогу полюбить плод ненависти. Мне не дано это.
Из тягостных размышлений вывел звонок в дверь. Это Рома, я знала это, но срываться с места не спешила. Может, лучше не открывать ему и вообще игнорировать, чтобы понял — в нём больше не нуждаются. Прошла любовь. А, может, и не было её никогда. Ну не будет же он вечно страдать? Да за неделю забудет, словно и не было меня в его жизни.
Захотелось крикнуть ему через дверь, чтобы уходил и больше никогда-никогда не появлялся у этой двери. Так или иначе, мы всё равно не сможем быть вместе. Не может быть никакого счастья там, где столько лжи.
Тем временем Рома звонил все настойчивее. Немного подумав, поняла, что не смогу его бросить. Никогда и ни при каких условиях Рома не должен исчезнуть из моей жизни. Он ни в чем не виноват — виновата я одна и все ошибки исправлю сама, чего бы это ни стоило.
— Ирка, я думал, что тебе с сердцем плохо стало. Хотел уже скорую вызывать. — Рома стоял в дверях и вертел в руке бутылку вина.
— Нет, все нормально, — я не могла его не любить. Он так много для меня значил. — Не стоит волноваться.
— Ну, я рад. Просто ты бледная какая-то. Мне кажется, что тебе не хватает витаминов. Завтра привезу тебе тонну яблок! Ты любишь, Ирка, яблоки?
Не смогла удержаться и крепко обняла его за шею. Его кожа пахла дорогим одеколоном и совсем чуть-чуть кофе. Я больше всего на свете любила этот запах.
— Я люблю яблоки, но больше мандарины, — сказала, целуя Рому в гладковыбритую щеку, — ведь они так замечательно пахнут праздником и детством.
Рома поцеловал мои волосы и погладил по спине.
— Ира, но в мае мандарины химические, а тебе нужны нормальные витамины.
— Тогда ничего не привози, зачем мне тонна химических фруктов? – спросила я, засмеявшись.
— Ладно, подумаем над этим вопросом, — ощущала, как тяжело бьется его сердце. Знала, что ему тяжело со мной – после того дня, когда мы чуть было не занялись любовью на моем кухонном столе он больше не пытался даже раздеть меня. Он понимал, что мне это будет неприятно и терпел. Он все от меня терпел. И как я могла бросить такого мужчину?
Мы прошли на кухню, и после того, как я присела на стул, Рома стал возле на колени и посмотрел в глаза. Я никогда не любила подобных молчаливых диалогов — могла не выдержать и все ему рассказать. И тогда он бы ушел, а я осталась бы одна не только с разрушенной жизнью, но и с уничтоженной душой.
Наверное, я покраснела, потому что Рома сказал:
— Ты еще такой ребенок в душе.
