Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 105
Далее прогуливавшегося Профессора снова с обеих сторон обступили дома, среди которых коттеджей становилось все меньше. А ближе к центру селения с правой стороны питерский гость увидел березовый бурелом, который когда-то, наверное, был березовой рощицей. Перед буреломом стояла полуразвалившаяся кирпичная арка, поверх которой известью было выведено «Парк Победы». А ежели встать внутрь этой арки (Андрей Владимирович так и поступил) и попытаться пробиться взглядом сквозь ветки и сучья бурелома, то в глубине зарослей можно было угадать крашенный серебрянкой памятник солдату; именно угадать благодаря надписи на арке, потому как без нее белевший в чащобе силуэт запросто можно было принять за что угодно.
Напротив «Парка Победы» со стороны озера на нешироком лужке паслись три коровы. Профессор обратил внимание на то, что все они были, как сказано в Писании, «дурные видом и тощие плотию». Перед коровами на пеньке сидела женщина непонятного возраста. На голове у нее была светлая косынка, на плечах ватник, из-под ватника до самых ступней спускалась черная юбка, прикрывавшая то ли резиновые сапоги, то ли боты, которые носили еще бабушки тех, которые уже сами давно стали бабушками. Женщина была в очках и читала большую книгу, лежавшую у нее на коленях.
Профессор направился к пастушке. Приблизившись к ней, он хотел спросить: «Вы, я надеюсь, уже подали заявление на конкурс «Мисс Занятость»?» Но вместо этого объявил, придав своему голосу восторженную интонацию:
– Представьте себе, впервые вижу пастуха, который читает книги!
Женщина, однако, не оценила общительное радушие незнакомца, еще ниже склонилась к книге и ответила укоризненно, тщательно выговаривая каждое слово:
– А что, по-вашему, в деревне не могут читать книги?
У Профессора сразу же пропала охота общаться и он отошел от женщины, на ходу произнося:
– Хэ! Могут… Хм. Конечно, могут… Х-хм. Только в деревне, пожалуй, и могут… «Пока не произойдет очередное усиление сотовой связи», – уже мысленно закончил Профессор.
Дальше снова потянулись дома и избы с обеих сторон дороги, а в дальнем конце поселка виднелись колокольня и церковь.
Именно «колокольня и церковь», потому как, судя по кирпичным обломкам, между колокольней и церковью когда-то был крытый проход, и главный вход в церковь вел через колокольню. Но теперь они стояли разобщенно, и вход в колокольню закрывала массивная чугунная дверь, а входной проем храма перегораживала ржавая решетка, сквозь которую можно было обозреть и притвор, и центральную часть, и даже часть алтаря. На ржавой решетке висел еще более ржавый амбарный замок. И тут в тяжелую от пережитой бессонницы голову Профессора вплыли строки, которые он знал наизусть, потому что часто цитировал своим студентам: «Церковь деревянная, почерневшая, убранная зеленым мохом, с тремя конусообразными куполами, уныло стояла почти на краю села. Заметно было, что в ней давно уже не отправлялось никакого служения».
Церковь, к которой подошел Профессор, была, впрочем, из кирпича и купол на ней был единственный и круглый. Но лучше бы ее «убирал» зеленый мох, потому как в своей щербатой и грязной облупленности она, пожалуй, выглядела еще более вопиюще запущенной, чем у Гоголя.
Профессор с досадой ударил кончиками пальцев по замку – тот сразу же разомкнулся и шумно упал на остатки каменного настила, а решетчатая дверь, из-за сильного перекоса, с угрожающим скрипом стала надвигаться на Сенявина, так что ему пришлось выставить вперед руку, чтобы ржавая створка его не ударила.
Профессор вошел в церковь, вернее, в то, что от нее осталось. И снова ему вплыло в память из «Вия»: «Отдельные углы притвора были закутаны мраком. Высокий старинный иконостас уже показывал глубокую ветхость… лики святых, совершенно потемневшие, глядели как-то мрачно. Философ еще раз обсмотрелся».
Профессор тоже «обсмотрелся» и увидел, что иконостас едва ли можно назвать иконостасом, ибо лишь один его ряд заполнен пестрыми безыскусными иконами, а другие ряды зияют пустыми квадратами и прямоугольниками и пахнут свежеструганной древесиной. В абсиде вроде бы есть нечто похожее на престол, покрытый чуть ли не кухонной клеенкой. Правая стена храма наспех побелена и на ней красуются одинокие и еще более убогие иконы, две из них – определенно бумажные. А левую стену еще не успели побелить, и на ней можно различить надписи, которые, похоже, пытались стереть, но до конца не сподобились. Эти надписи одну за другой, страдая лицом, Сенявин прочел. Над правым окном, за которым виднелось озеро, красной краской было крупно написано: «У НАС НЕ КУРЯТ». Над левым окном, подступ к которому преграждал отопительный котел, зеленой краской было еще крупнее начертано: «СВЯТО МЕСТО ПУСТО НЕ БЫВАЕТ». А сбоку от окон виднелись менее крупные и наполовину уничтоженные черные надписи: справа от правого – «Лучше быть углом, чем поклонником NIRVANA»; слева от него же – «Лучше жрать колбасу, чем…», далее неразборчиво; и слева от левого окна – «Здесь были Вар…», окончание фразы было густо замазано известкой, так что виднелись три последовательных слоя замазки.
Все это обозрев, Профессор, как он это всегда делал, войдя в церковь, тихо прочел шесть молитв, в том порядке, который он сам для себя установил.
Прочтя «Отче наш», Сенявин вдруг подумал: «Надо было убрать кошку с дороги».
После короткой Иисусовой молитвы Андрей Владимирович ни о чем подумать не успел.
Но во время молитвы Святому Духу, на словах «и очисти ны от всякия скверны», Профессору подумалось: «А как я ее мог убрать? Чем мне ее было взять? Не руками же!» Мысль эта настолько неурочно и бесцеремонно вторглась в сознание Андрея Владимировича, что Сенявин переврал заключительные слова молитвы и вместо «спаси, Блаже, души наша» прочел «спаси, Боже, души наша», но вовремя заметил ошибку, рассердился на себя и повторно прочел молитву от начала, как он это всегда делал, когда ошибался в чтении или ловил себя на том, что думает о посторонних вещах.
Чтение триптиха «Святый Боже…» совершилось без изъянов. И благополучно произнеслась молитва к Пресвятой Троице. Однако только собрался Сенявин завершить молитвенный цикл Песнью Пресвятой Богородице, как снова полезло в голову: «Ногой… или палкой… или как-то еще. Надо было что-то придумать!.. А ты побрезговал… Ее уже, наверное, раздавили… Бедное животное!»
Обычно Профессор читал только вторую часть Песни, со слов «Достойно есть…». А тут, как бы снова себя наказывая, прочел и первую, и вторую, прочел старательно, напористо, почти в полный голос. И когда кончил читать, облегченно подумалось: «Выкинь ты эту чертову кошку из головы!.. И потом все остальное начинай выкидывать… постепенно, одно за другим… Помилуй меня, Господи!»
С этими мыслями Профессор вышел из церкви, водворил на место ржавый замок и решительным шагом тронулся в обратном направлении, к базе и в сторону восходящего солнца.
Но Сенявина почти сразу окликнули:
– Батюшка! Погодите! Да погодите же!
К Профессору через дорогу вприпрыжку спешила пожилая женщина в ярко-красной поролоновой куртке с иероглифами.
Ознакомительная версия. Доступно 21 страниц из 105
