Книга Точка бифуркации - Николай Пономарев

Самый ненужный месяц. Его можно было назвать «Доянварь» или, точнее, «Допервоянварье». Каждый день декабря – лишь приближение Нового года – первого января. Надо ввести закон, чтобы декабрьские дни считались наоборот. Тридцать один день до Нового года… тридцать… двадцать девять… и так далее. Месяц ожидания. Уже в ноябре в городе к празднику всё готово. Ёлки на площадях поставлены, гирлянды на магазинах повешены. В автобусе кондукторы развесили мишуру и несколько ёлочных игрушек. Декабрь можно вычёркивать. Заснуть в последний день ноября и проснуться в последний день перед январём. Если начало декабря относительно размеренное, в ритме медленного фокстрота, то за двадцать дней до Нового года всё начинается ускоряться до танго, за десять – вертится в венском вальсе, начинаются походы по магазинам, покупки подарков, за пять дней всё летит в квикстепе, широко, по всему паркету, ажиотажной подготовкой стола с салатами и бутербродами, и рванёт салютами и петардами в ночь на первое.

Единственное, что делало город неновогодним, – отсутствие снега. Зима – это хруст снежинок под ногами, это белый круг света под фонарём, а вовсе не пыльно-серый. Согласно семейной легенде, в год, когда я родился, тоже долго не было снега и мои ползунки, прежде чем высохнуть, успевали запылиться на балконе. К счастью, родился я в мае, поэтому масса стираной младенческой амуниции пришлась на лето, когда вся пыль скрыта под травой.

– Как прошло воскресенье?

– Нормально, а у тебя?

– Хорошо.

Два второстепенных героя ведут беседу, сидя на заднем сиденье автобуса. Если бы кондуктор не дремала, то от такой беседы точно уснула бы. Мы с Мариной сидели рядом, смотрели на бесконечный забор завода за окном автобуса и молчали.

Валерка принёс «Три товарища» Ремарка и понимающе улыбнулся. Вжик, затормозив о Валерку, присмотрелась к книге и спросила, что за чел. Я был не одинок в толпе не читавших Ремарка. Отлегло. Валерка начал мини-лекцию и так увлёкся, что пропустил звонок и заработал замечание исторички. Мурзя шёпотом сказала, что телефон последнее время глючит и отправляет сообщения не туда, куда нужно. При этом так умильно смотрела, что я тоже шёпотом согласился принимать от неё хоть сотню спама. Варвара поглядела на Ремарка сдержанно и тут же повернулась к доске. Не поймёшь, что у неё в голове.

– Привет, как дела?

– Нормально, взял читать Ремарка.

– А я Достоевского дочитываю.

Декабрь только начинается. Музыка зазвучала, но ты ещё стоишь на паркете и вот-вот начнёшь. Зритель ждёт, что увидит красивое. Или не очень, если наделаешь ошибок.

Начал читать по программе. Совсем запустил литературу. Суть второй четверти в том, что едва втянулся в учёбу, как наступает декабрь. И начинается подведение итогов. Итоговые соревнования, итоговые полугодовые контрольные, итоговое чтение учителями морали, которой нас собираются накормить на итоговом классном часе. В этом же декабре в интернете увидел новость, как заботливый хозяин кормил свинью так, что она треснула. Натурально по хребту. Хорошо, что городская олимпиада по математике в конце января. Иначе я бы лопнул от напряжения, как эта хрюшка.

– Придёшь ко мне в субботу?

Засяду за учёбу в воскресенье.

– Нет, давай в воскресенье.

Отлично, сделаю что нужно в субботу.

– Смотри, смотри, снег!

Прорвало тихо приползшие в темноте тучи, вобравшие в себя влагу тёплых морей и успевшие остыть ещё на подлёте к нашему городу. Снег валил густыми хлопьями. Моментально погребал под собой надоевшую серую пыль. Серые клумбы, гаражи, деревья, остановки, кусты, обочины становились белоснежными и готовились показать солнцу, которое скоро начнёт свой путь по небу, что всё готово к празднику. Последний штрих нанесён.

Остановка «Газтехкомплект», залепленная снегом, напоминала сказочный домик. Все обёртки, бутылки, окурки исчезли без следа. Марина, выйдя из автобуса, сразу скрылась за пеленой снега. Вот её тёмно-синий берет, камуфляжная куртка ещё видны, а вот только тёмный силуэт. Автобус трогается. Марина где-то идёт в свою школу. Почти невидимо, и потому это не точно. Точно только то, что она сказала перед выходом, вдруг хитро прищурившись и улыбнувшись:

– Мне нравится.

Мурзя сказала бы, что это знак. И я не стал бы спорить. В этот день Мурзя забыла перчатки и грела руки о мои щёки. Пальцы её пахнут колбасой. Иногда копчёным мясом. Иногда сыром, но реже. Совсем редко мылом. Поэтому Валеркиного кота Генриха ей легко выманивать. Тот осознаёт свою фатальную ошибку, но слишком поздно. И оказывается в объятиях Мурзи. Вжик, когда мы собрались у Валерки после уроков, выпросила краткий пересказ «Преступления и наказания». Я, прочитав только первые тридцать страниц, тоже решил сократить себе работу и, пока кот Генрих страдал от Мурзиных сюсюканий и попыток погладить его брюхо, отложил переписывание английского в пользу литературы.

– Сейчас будут спойлеры! – объявил Валерка, как будто не ради этого Вжик полчаса ныла «ну Валерочка, ну пожалуйста». – Мурзя и Генрих, прикройте уши.

Мурзя прикрыла ладонью уши Генриху, пальцем показала, что он надёжно защищён от Достоевского. Валерка начал рассказ, а я, глядя на то, как кот хитростью пытается освободить хотя бы уши, подумал, что нужно рассказать о Марине. Мурзя каждую прогулку с приятелями из общаги описывает, Вжик ходила в кинотеатр с друзьями своего отца, почти его ровесниками, и это из-за неё едва не кончилось дуэлью. Я даже сочинил начало своего рассказа, но когда Валерка закончил, то передумал. Судя по реакции Вжик, история оказалась доступной, хоть я ничего и не понял. Пришлось снова браться за переписывание английского. Запомнил только, что Раскольников убил старуху процентщицу, её сестру, потом титулярного советника Мармеладова и Аркадия Свидригайлова. А потом его поймал пристав Порфирий Петрович. История о серийном маньяке с нравоучениями.