Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 37
Люк злился, и когда он злился, то в него вселялся зверь под названием «мать», которого он хотел в себе задушить и закопать в ту землю, где звери не выползают наружу, а сгнивают заживо.
Юноша прекрасно понимал, что духовно ему еще расти и расти, чтобы наконец встретиться с самым нужным и прекрасным человеком в этом мире. С собой! С собой настоящим, не таким, каким его сделала мать и выдавил из себя отец, а таким, каким его задумала изначально природа — юношей с чистой и восхитительной душой. Человеком слова, с добрым и чутким сердцем.
Как бы Люк ни старался выбраться из шкуры теперешнего себя, все равно он черствел, как сухарь материнской любви, небрежно брошенный ему в морду.
— …отец мог быть для тебя авторитетом, а я для тебя — никто. Пустое место, вечно бубнящее свою погань. Он мог бы дать тебе совет, и ты бы его принял. Ты бы смотрел на него, как на Господа Бога, и поступал бы так, как поступает он. Даже если бы он был говнюком, а ты нет. Отец — это важно, черт бы тебя побрал, Миа. У меня никогда не было отца, но у меня есть мистер Рорк, а у тебя никого нет. И мать не в счет, не тешь себя.
Люк жадно вдохнул воздух, ему внезапно стало душно и просто как-то не по себе.
— Мне действительно стоит ее обнять, мистер Рорк?
Люк спросил совета у единственного человека, мнение которого было для него авторитетным.
— И вообще… Мать в других семьях — это успокоение, послушание, доброе слово. А не дом, ремень и холод. Понимаешь?
Поплавок Люка уже трижды уходил под воду, но юноша этого не замечал. Его только что спросили об отце, и ему было что сказать…
— Я бы хотел взглянуть отцу в глаза. Не для того, чтобы его понять и найти оправдание, а для того, чтобы посмотреть, что он такое есть, и никогда этим не стать…
Отец для Люка был двумя черно-белыми фотографиями, на одной из которых он стоял рядом с матерью, но половина снимка была отрезана, так что не видно было ни рук, ни лица, ни других частей тела мужчины. А на другой — его отец был вырезан менее удачно, чем на первой. Мать отрезала все, но оставила на фотографии руку, белую длинную и костлявую руку с пятью пальцами, которая обнимала ее за плечи.
По всей видимости, отец был таким же худым, как и его сыновья. Мать всю жизнь была ни толстой, ни худой — нормальной. Другой матери юноши не знали. Отец для Люка был двумя кожаными перчатками, которые пахли старостью и шкафом.
Еще он жил в глазах его брата Миа, который постоянно врал. По мнению Люка, эта омерзительная и убогая черта характера досталась Миа от отца. Предатели и трусы всю свою жизнь лгут и никогда не вылезают из кредитов. Они оставляют близких людей в беде, плачут, жалеют мысленно себя и врут. И никогда не желают слышать о себе правду.
Эти ублюдки ненавидят правду, как одержимые бесами ненавидят святую воду, выплеснутую им в лицо.
И пусть Люк не был никогда преданным и яростным поклонником Всевышнего, не ходил каждое воскресенье с матерью в церковь и не заучивал наизусть большинство стихов из Ветхого Завета, но он прекрасно отличал на этом краю болота бесов от людей.
И всегда он выплескивал им в лицо воду, чтобы они не исцелялись, а всего лишь корчились от боли. Правдой невозможно вылечить того, кто одержим ложью, но ему можно сделать невыносимо больно.
Этот осиновый кол не убивает, не калечит и не исцеляет лгунов, он всего лишь орудие пытки. Недолгой, но болезненной.
По словам мистера Рорка, Люку невозможно было вылечить Миа. Ни ему, ни матери, ни даже авторитету-отцу, которого у Миа никогда не было.
Юноша мог только сам вылечить себя от этой болезни. Выбив себе все гнилые зубы, сломав уродский нос и пролив не один литр грязной крови.
Только возненавидев в себе врага, Люк мог его уничтожить. Через боль, через слезы, а самое главное — через осознание того, что он неидеален и несовершенен. Что он не прекрасный цветок, выросший на болоте среди мульчи, торфа и камней.
Мальчику стоило широко открыть глаза, вглядеться в свое отражение и уничтожить все, что он видит, не щадя своего гнева, вспыхнувшей ненависти и отвращения к собственному отражению, не жалея своих сил, направленных против себя.
Гигантскую и несокрушимую акулу — льва подводного мира, сражающуюся до последнего вздоха с косатками, лютую убийцу, созданную для того, чтобы убивать, может уничтожить маленький паразит-прилипала размером с человеческий ноготь, который селится в жабрах и съедает акулу по миллиметру в день на протяжении десятков лет, пока хищник не задохнется и не умрет от ежедневной постоянной боли.
Миа был облеплен самыми разными паразитами, он, как детеныш акулы, понимал, что ему трудно дышать, но не видел своих врагов.
И его брат Люк постоянно пытался познакомить Миа с этими прилипалами.
— У тебя клюет.
Люк перевел взгляд на поплавок, а затем резко потащил на себя. Рыба сорвалась с крючка.
— Нужно было плавнее, — заметил Миа, глядя, как брат наживляет на крючок огромного толстого червя, который дергался в его руке и пытался куда-то уползти.
— Знаю. Кстати, это из-за него мать так относится к нам.
— Что ты имеешь в виду?
— Она спускает свой пар на нас с тобой, потому что ей есть, что ему сказать. Мы, наверное, внешне похожи на него, раз в наших лицах она видит черты Иуды.
Люк по-прежнему сидел, уставившись на поплавок.
— Мать бьет нас за нашего отца? Но это же абсурд…
— Не всегда, часто мы заслуживаем этого сами, но иногда — да. Бывает, она долго смотрит на меня, а затем ее глаза наливаются презрением ко мне, словно я ей сделал что-то такое, за что меня невозможно простить. Словно я — ее главный враг. Мистер Рорк сказал мне, чтобы я ни за что ее не винил. Она в такие секунды видит не меня, а свой источник боли, который на меня очень внешне похож. Он сказал, чтобы я ни в коем случае в такие моменты не брал всю вину на себя. И ты не бери больше, Миа. Мы не виноваты в том, что на нас смотрят как на псов. Мы виноваты лишь в том, что после этого живем как псы.
— Я бы хотел познакомиться с мистером Рорком… Как думаешь, он примет меня к себе?
— Конечно. Он примет любого, кто пожелает обучиться шахматам. Стань лучшим в группе, и он станет уделять тебе много времени.
— А он нас с тобой различит?
— Я думаю, что только глухой и слепой нас с тобой не различит. Не сильно уж мы похожи внешне, Миа. Я намного красивее тебя. Да и голоса разные.
— Это я красивее тебя, Люк. Мать несколько раз говорила, что у меня красивые черты лица.
— Странная женщина, — улыбнулся горько Люк. — Смотрит на одного и того же человека, испытывает к нему лютую ненависть и презрение, но в то же время любуется его прелестью. И почему-то всегда в ее глазах я — убожество, а ты — прелесть. Хотя что в тебе есть прекрасного, Миа? Ты же…
Ознакомительная версия. Доступно 8 страниц из 37
