— Я никогда не встречался с ними. Насколько мне известно, у нее их не было.
— Как давно вы живете в Белхэме?
— Всего-то пару дней, — ответил он. — Да и задержаться здесь мы собирались только на неделю или около того.
— Ты знаешь, как зовут тех людей, которым принадлежит дом?
— Нет.
— Хорошо. А теперь давай вернемся к тому моменту, когда ты лежал на диване. Ты сказал, что услышал, как открылась дверь.
— Это была дверь в конце коридора в кухню, та, что ведет в гараж. Я уверен в этом, потому что она всегда скрипит, царапая пол.
— Твоя мама оставила одну из дверей гаража открытой? Мальчик на мгновение задумался.
— Я… я помню только, что мама, когда уходила, велела мне запереть дверь. Ту, что в конце коридора в кухню. Но я не помню, чтобы слышал звук захлопывающейся гаражной двери. Я просто не помню. В голове у меня все перепуталось. Такое впечатление, что с разных сторон на меня сыплются обрывки воспоминания, яркие, как вспышки фотоаппарата. Мне трудно вспомнить последовательность событий.
— Это нормально.
— Вот почему, когда она вдруг открылась, я решил, что это вернулась мама. А я дремал на диване. Помню, что было темно: сквозь раздвижную дверь в гостиной мне был виден задний двор. И вот тогда я увидел его, человека с пистолетом. Он остановился у другого конца дивана и сказал, чтобы я молчал.
— Опиши его мне. Расскажи обо всем, что ты заметил, пусть даже это кажется тебе не имеющим значения.
— На нем не было лыжной шапочки с прорезями для глаз или чего-нибудь в этом роде, и это показалось мне странным. Второй человек тоже был без шапочки. Я имею в виду, когда грабишь дом, шапочку с прорезями надо надевать обязательно, верно?
— Верно.
Дарби почувствовала, как ее охватывает возбуждение. Двое мужчин вошли в дом, и мальчик видел обоих в лицо. Он мог дать их описание художнику. Надежда слабенькая, но, если показать портреты но телевизору, кто-нибудь может и узнать их.
— Это был белый мужчина, — продолжал Джон. — И он носил тренировочный костюм, какие носят в «Селтикс», баскетбольном клубе. И шапочка на нем тоже была «Селтикс». Бейсболка. Он был старым и походил на чьего-нибудь дедушку, вот только лицо у него было каким-то странным.
— В чем заключалась эта странность?
— У него не было морщин. У него была очень гладкая кожа, будто полированная. Он напомнил мне миссис Милштейн — она была нашей соседкой, когда мы жили в Торонто. Ей сделали подтяжку лица, и у нее получилась такая же туго натянутая кожа, которая вдобавок блестела. Мама говорила, что миссис Милштейн сделали косметическую операцию по удалению морщин. У человека в костюме «Селтикс» было такое же лицо, а его руки… Руки у него были неправильные. Они выглядели так, словно принадлежат другому человеку. Они были морщинистыми и волосатыми, с голубыми венами. Они напоминали руки стариков, которых я видел в доме престарелых.
— А когда ты рассмотрел руки этого человека?
— Когда он… — Мальчик снова сглотнул. — Он заставил меня встать с дивана и пересесть на один из стульев в кухне. Вот тогда я и увидел второго парня. Он стоял в кухне. Он направил на меня девятимиллиметровую пушку, пока мужчина из «Селтикс» привязывал меня к стулу.
— Ты узнал его пистолет?
— Я смотрю много сериалов про полицейских. «Си-эс-ай», «Закон и порядок» и тому подобное. Копы всегда вооружены девятимиллиметровыми пушками. А когда они допрашивают жертвы, то всегда просят сообщать даже малейшие детали. — Голос его звучал еле слышно. — Поэтому когда я… Когда все происходило, какой-то внутренний голос подсказывал мне, что я должен обращать внимание на все. Маленькие подробности помогут поймать этих людей.
— Джон, ты просто молодец. И очень помог нам. Расскажи мне о человеке, который стоял в кухне.
— На нем был костюм — не тренировочный, а такой, как носят банкиры и адвокаты. Хотя галстука у него не было. Он был белым и не то что бы толстым… нет, но у него был жирок. Я помню, он все время поглядывал на часы.
— На руках у него были перчатки? Джон кивнул,
— Голубые, из тех, что в телесериалах носят эксперты-криминалисты.
— Ты не помнишь, какого цвета у него была рубашка?
— Белого.
На трупе, который она видела в лесу, была белая рубашка и голубые латексные перчатки.
— Эти люди разговаривали с тобой?
— Только парень в тренировочном костюме, — ответил Джон. — Он сказал, что ему нужно осмотреть дом, а он не сможет этого сделать, если будет караулить меня. «Расслабься, парень, все закончится так быстро, что ты и опомниться не успеешь» — вот что он мне сказал. А потом он заклеил мне глаза клейкой лентой и похлопал по плечу. После этого он больше со мной не разговаривал.
— А ты сам ничего не слышал? Может быть, ты запомнил, как их зовут? Как они обращались друг к другу и о чем говорили?
— Их имен я не расслышал. Они много ругались. Они начали обыск с кухни, выворачивая ящики и сбрасывая на пол тарелки. Я слышал только звон бьющейся посуды.
— Что они искали?
— Не знаю. Мне показалось… Нет, я уверен, что слышал, как зазвонил телефон, и после этого звон посуды прекратился. Еще я знаю, что открылась дверь гаража, потому что слышал это, А потом все вдруг стихло. А дальше они схватили маму.
Мальчик снова проглотил комок в горле. Глаза Джона расширились от испуга, когда перед его мысленным взором поплыли страшные картины того, что сделали с его матерью.
Дарби поспешила отвлечь его от воспоминаний.
— Так почему ты хотел поговорить именно с моим отцом?
Джон не ответил. Он смотрел на салфетки, зажатые в кулаке, и глаза его метались из стороны в сторону, словно в поисках ответов, которые он случайно обронил.
Дарби наклонилась к нему.
— Ты можешь доверять мне, Джон,
Он протянул руку к магнитофону и выключил его.
11
Дарби ждала, пока мальчик снова заговорит, боясь, что если надавить на него, то он замкнется окончательно.
Две минуты спустя он все-таки разлепил губы, но при этом избегал смотреть на нее.
— Я пообещал маме. Я обещал ей, что расскажу всю правду только Томасу МакКормику
— Правду о чем?
— О моих дедушке и бабушке, — сказал он. — О том, почему их убили.
«Только не спеши, иначе ты потеряешь его».
Дарби терпеливо ждала.
— Я знаю, кто это сделал, — сказал он. — Я знаю, как их зовут.
— Посмотри на меня, Джон.
Когда мальчик поднял на нее глаза, Дарби продолжала:
— Ты больше не одинок в своем горе. Что бы ни случилось, теперь я могу помочь тебе. Ты можешь доверять мне
