Но нужно уметь слышать. Нужно уметь слушать. Нужно быть чувствительным. Нужно быть чутким. Когда один человек говорит с другим человеком, они обмениваются информацией. На более тонком уровне в ту же секунду разговаривают их души. Они воркуют, как голуби — вы не можете понять смысл, но вы знаете, что он есть. Но мы слушаем умом, а не сердцем. Ум же человека всегда эгоистичен, он все подвергает сомнению, сопротивляется.
Люди отталкиваются друг от друга, хотя их души так и не успели рассказать друг другу о главном. И часто именно те люди, которых мы отталкиваем с особой силой, говорят с нами о том, что услышать для нас важнее всего…
Ева последний раз оглянулась назад — ошарашенная, сбитая с толку, как будто взятая врасплох. «Счастья ищешь. А пока человек его ищет, оно от него бегает». Старуха все еще стояла на своем прежнем месте и продолжала воинственно грозить ей своей огромной клюкой. Неприятный нервный холод пробежал у Евы по спине.
Откуда эта старуха знает, что Ева решила покончить с собой? А этот бред про мужиков… Что значит, они ее бросили? Какая глупость! Наоборот, Ева их бросила. Впрочем, нет, не может быть, это простое совпадение. Сумасшедшая старуха с кем-то ее спутала… Чувство обиды поднялось с новой силой и захлестнуло Еву.
— Да пропади оно все к чертовой матери! — прошипела она про себя. — Сил больше нет. Бессмысленно! Как это все гадко! Все это терпеть…
Ева замедлила шаг. Казалось, ее оставили последние силы. Она утерла слезы и оглянулась по сторонам, словно прощаясь. Высокие деревья с зелеными кронами, разбитая дорога под ногами. Все это она видит последний раз. Но это и к лучшему. Какой-то раз все равно будет последним. С этим надо примириться. Все надо принять как есть. Нужно уйти из этого мира с чистым сердцем.
Нельзя брать с собой всю эту тяжесть, всю эту боль, всю эту несправедливость и это, такое ужасное, такое отвратительное отношение людей друг к другу. Почему люди считают в порядке вещей делать другому больно? Ева невольно оглянулась назад. На набережной — ни души. Ни одного человека. Старуха, наверное, свернула в одну из тихих аллей парка…
Нет, Ева уйдет из этого мира, оставив все его гадости здесь. Пусть ее не любят, не ценят, оскорбляют. В конце концов, это на их совести. Ева уйдет из этого мира не потому, что ее вынудили к этому, не «на аффекте». А потому, что она сама так решила. Она уйдет, потому, что ей здесь больше нет места. Ей здесь больно…
Мост был уже совсем рядом. Ева посмотрела на воду. Такая тихая, спокойная, а на самом деле — такая коварная стихия. Как жизнь — внешне счастливая и беззаботная, а внутри такая прогорклая, пустая, бессмысленная и вместе с тем страшная. Ева почувствовала, как эта водная гладь с непреодолимой силой манит её. Манит… Тишина, покой, абсолютное спокойствие.
Жизнь не так хороша, как кажется. И у нее нет никаких прав требовать от человека, чтобы он жил. У нас нет перед жизнью никаких обязательств. Ева сама решит — жить ей или не жить. Спокойно и взвешенно. Это ее выбор. Она смогла отказаться от Глеба, хотя думала, что это ей не по силам. Нет, по силам. А если уж она такое смогла, то прыгнуть с моста… Забавный пустяк.
Ева поднималась на мост то ли как на эшафот, то ли как на царственный трон. Где-то глубоко внутри ей было жутко. Но, на самом деле, она чувствовала себя прекрасно. То, что она приняла это решение, освободило ее. Когда она отказалась от Глеба, она не почувствовала такого облегчения, ведь еще оставалась ее жизнь… Облегчение она ощутила только сейчас, когда отказывалась от самой жизни. Все правильно.
Ева, наконец, оказалась на середине моста. Никого нет. Только редкие машины… Она подошла к краю, перекинулась корпусом через чугунную ограду, выкрашенную в грязно-зеленый цвет. Там виднелась подножка. Можно поставить ноги, все еще держась за ограду руками, а затем… Раскинуть руки и полететь. Предвкушение полета почему-то сделало Еву счастливой. Страха в ней уже не осталось. Чего бояться, если ты уже все решил и сейчас самое плохое, самое ужасное в твоей жизни закончится?
Закончится с жизнью… Но за все нужно платить. И, право, это самая никчемная, самая незначительная, самая нелепая плата. Расстаться с жизнью, которая приносит тебе одни только страдания, которая дурачит тебя надеждой, чтобы затем насладиться твоей болью, твоим несчастьем, твоим разочарованием… Нет, такую плату большой не назовешь. Свобода, чего бы она ни стоила, все равно — дороже.
Тут же Ева почувствовала, как ее сковывает напряжение. Какое-то внутреннее сопротивление… Медлить нельзя! Она как раз в нужном настроении. Необходимо действовать. У нее все получится. Ева оперлась на перила мостовой ограды, подтянулась на руках и перекинула через них ногу. В нескольких метрах под ней сплошным потоком текла вода. Высоко. Жутко. Дрожь пробежала по всему ее телу. Голова закружилась.
— Ничего страшного, — прошептала Ева и закрыла глаза.
Она двигалась на ощупь. Лишь иногда открывая глаза, чтобы удостовериться…
Закинув руки назад, держась за чугунную ограду уже с той — другой — стороны.
Ева стояла прямо над водой и в любую секунду была готова сорваться вниз.
Решение о смерти, которое принимает человек, переживающий тяжелейший духовный кризис, конечно, разновидность безумия. Но что поделать? Безумие и недееспособность — это разные вещи. Конфликт разума и души достигает своей финальной, кульминационной точки. И это самое страшное, самое сложное, самое опасное испытание, какое только может выпасть на долю души…
Душа, не верящая в смерть, не понимающая, что смерть вообще возможна, загнана разумом отчаявшегося человека в угол. Логика его рассуждений в какой-то момент берет верх над силой душевного чувства: если мир зол, глуп, невежественен и жесток, то что делать в нем светлой душе? Разум словно предоставляет душе последнюю возможность самой сказать — «Да, я согласна умереть».
В этом есть что-то дьявольское… Быть может, если душа сама согласится на смерть — это и будет моментом ее подлинной смерти? Может быть, так ее действительно можно убить?.. Но душа не может, не способна… И хотя у нас нет никаких логических оснований продолжать жить, если все в самой этой жизни говорит об обратном, но душа… Душа хватается за соломинку.
Странное место отведено Богу в жизни человека. Ему отведена роль соломинки. О нем вспоминают именно в тот миг, когда все прочие аргументы исчерпали сами себя. Он появляется в нашей жизни в тот момент, когда, кажется, даже дворовый пес отказался бы от нас… Нищие духом — да утешатся.
Вода неслась под Евой с огромной скоростью. С берега все выглядело иначе. С берега казалось, что вода в реке движется медленно. А отсюда, сверху, с моста, открывался совсем другой вид. Это было настоящее течение — сильное, мощное, напряженное.
Еве вдруг стало так больно, так тяжело, что она чуть не взвыла. Тяжесть навалилась такая, что Еве казалось — сейчас она обвалится вниз вместе с мостом. Она уже не хотела умирать, но еще больше, еще надсаднее, еще нестерпимее ей было жить.
