Майлс в ужасе не сводил с нее глаз. Прежде чем девушка успела что-либо предпринять, он притянул ее к себе и нежно погладил по спине.
— Ты можешь дать столько любви. Как ты смеешь даже думать о том, чтобы спрятаться от окружающих? Разве тебе не хочется иметь детей, наблюдать, как они растут? Нет ничего более приятного, чем ребенок, взирающий на тебя взглядом, полным обожания и доверия.
Элизабет приподняла голову с его плеча. Она уже почти привыкла к тому, что Майлс прикасался к ней и обнимал.
— Никогда еще не встречала мужчин, любящих детей. Все мужчины, которых я знаю, думают только о битвах, попойках и насилии над женщинами.
— В защиту хорошей битвы всегда можно сказать пару добрых слов, не раз и я бывал пьян, но для постели предпочитаю женщин, которые сами этого хотят. Ну а теперь позволь, я помогу тебе снять платье.
Элизабет отшатнулась, глаза ее пылали ненавистью.
— Я собираюсь только спать на этой холодной, жесткой и неуютной кровати, хотя вам, как мне кажется, ваша одежда порядком надоела. Для вас будет намного приятней спать голым. Спасибо, но я в одежде чувствую себя уютней!
— Хорошо, пусть будет по-вашему.
Он отвернулся и начал раздеваться, в то время как Элизабет нырнула в постель, чтобы укрыться от него.
В комнате еще догорала единственная свеча, когда Майлс, оставшись в нижнем белье, наклонился над девушкой и отодвинул одеяло от ее лица. Элизабет замерла от ужаса, а Майлс, присев на край кровати, начал нежно гладить ее волосы на висках. Не говоря ни слова, он просто смотрел на нее, получая удовольствие от прикосновения к ее коже.
— Спокойной ночи, Элизабет, — прошептал он, ласково целуя ее в губы.
Ее рука взметнулась, чтобы стереть след его поцелуя, но Майлс поймал ее за запястье.
— Что же надо совершить мужчине, чтобы ты полюбила его? — пробормотал он.
— Боюсь, мне это не удастся, — честно призналась она. — По крайней мере, это не то, о чем вы думаете.
— Я начинаю приходить к мысли, что мне хочется это проверить. Спокойной ночи, мой хрупкий ангел.
И он вновь припал к губам Элизабет, лишив тем самым возможности ввязаться в спор по поводу ее «хрупкости», но на этот раз ей удалось стереть след его поцелуя.
Глава 5
Майлс, Элизабет, сэр Гай и свита Монтгомери находились в пути два дня, прежде чем достигли южной границы Шотландии. Элизабет предприняла еще одну попытку сбежать — ночью, когда Майлс спал рядом с ней, — но не успела дойти до двери, как он перехватил ее и отправил обратно в кровать.
После этого Элизабет долго лежала без сна, размышляя о своем нынешнем положении. Кто она: пленница или нет? Никогда и никто еще не обращался с ней столь учтиво, как Майлс Монтгомери. Он по-прежнему использовал любую возможность, чтобы прикоснуться к ней, но она уже к этому почти привыкла. Его прикосновения, конечно, не доставляли ей особого удовольствия, но, во всяком случае, и не казались уже такими омерзительными, как при первой встрече с ним. Однажды в одной из гостиниц, где они остановились пообедать, у ног Элизабет свалился захмелевший посетитель, и она инстинктивно, к большой радости Майлса, кинулась к нему за помощью.
Сегодня он сообщил Элизабет, что отныне они будут ночевать в его палатке, так как в Шотландии слишком мало гостиниц. Он также намекнул, что, как только они минуют горы, можно ожидать разного рода неприятностей со стороны шотландцев, которые недолюбливают англичан. Во время ужина он был погружен в свои мысли и несколько раз совещался с сэром Гаем.
— Интересно, неужели все шотландцы столь же кровожадны, как и вы? — задала она вопрос Майлсу, когда он вышел из-за стола в очередной раз.
Майлс, как ей показалось, даже не понял вопроса.
— Я жду кое-кого, а он опаздывает, хотя должен быть здесь давным-давно.
— Один из ваших братьев? Или, быть может, женщина?
— Ни то, ни другое, — резко ответил Майлс. Элизабет не стала больше задавать вопросы. Она юркнула в кровать, повернулась на бок и стала внимательно наблюдать, как он ерзает и ворочается на своей походной койке.
Как только раздался сильный стук в дверь, Элизабет вскочила с кровати одновременно с Майлсом. Вошел сэр Гай, за ним — маленький мальчуган.
— Кит! — воскликнул Майлс, подхватив мальчика и крепко обняв его. Было видно, что и ребенок, прижимаясь к Майлсу, не имел ничего против такой бурной встречи.
— Почему они так долго добирались? — спросил Майлс сэра Гая.
— В пути их настигла буря, и они потеряли трех лошадей.
— А люди?
— Все уцелели, но потребовалось время, чтобы найти замену лошадям. Юный наездник Кит сумел удержаться в седле, несмотря на то, что двух рыцарей постигла неудача, — с гордостью произнес сэр Гай.
— Это правда? — спросил Майлс, поворачивая мальчика к себе.
Элизабет увидела точную копию Майлса, только с карими, а не серыми глазами; мальчик был красив и выглядел очень важным.
— Да, отец, — ответил Кит.
— Дядя Гевин всегда говорил, что рыцарь ни в коем случае не должен оставлять коня. Я даже помогал вытаскивать поклажу из воды.
— Ты хороший мальчик, — довольно ухмыльнулся Майлс, вновь крепко обнимая Кита.
— Можешь идти, Гай, и проследи, чтобы накормили людей. В дорогу тронемся на рассвете.
Улыбнувшись на прощание сэру Гаю, Кит громко прошептал, обращаясь к отцу:
— А это кто?
Разжав объятия и опустив Кита на пол, Майлс произнес официальным тоном:
— Леди Элизабет, разрешите представить вам Кристофера Гевина Монтгомери.
— Рада познакомиться с вами, — ответила девушка, пожимая протянутую детскую ручонку. — Меня зовут леди Элизабет Чатворт.
— Вы… вы очень красивая, — с восторгом произнес мальчик. — Моему отцу нравятся красивые женщины.
— Кит… — начал было Майлс, но Элизабет не дала ему договорить.
— А тебе нравятся хорошенькие женщины? — спросила она.
— О да. Моя няня очень, очень хороша.
— Уверена, что это правда, раз уж твой отец пригласил ее. Проголодался? Устал?
— Я съел целый пакет засахаренных слив, — с гордостью ответил Кит. — Ой, папа, у меня ведь для тебя письмо. Оно от кого-то по имени Симон.
Майлс слегка нахмурился, но, прочитав послание, усмехнулся.
— Хорошие новости? — с нескрываемым любопытством спросила Элизабет.
Посерьезнев, Майлс бросил записку на свою неубранную кровать.
— И да, и нет. Моя кузина родила мне дочь, но мой дядя Симон угрожает мне расправой.
Элизабет не знала, то ли смеяться, то ли возмущаться.
